Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

сопротивлялся. Он сумел убить одного — тем самым обломком в горло. Но второй, более тяжёлый и опытный, настиг его, сломал шею. Однако и сам получил смертельную рану — от того же обломка, воткнутого, судя по всему, уже в предсмертной агонии, под ребро.

Взаимное уничтожение. Грязное, немое, без свидетелей.

Логика кричала: отступить. Твоя задача — дорога. Это не твоя война. Доложить Коршуну о найденных телах и следах наёмников — вот и вся польза.

Но я смотрел на лицо крестьянина. Оно было искажено не страхом, а яростным, животным оскалом сопротивления. Он бился до конца. За что? За свою жизнь? За спрятанную в лесу котомку с едой? За возможность вернуться к своей семье, которая, возможно, ждала его в какой-нибудь сожжённой деревне?

В моей памяти, холодной и чёткой, как экран тепловизора, всплыло другое лицо. Лирэна. Мальчишки, пошедшего на смерть ради двух серебряных монет для матери и сестры. Этот крестьянин был его отражением. И его смерть была такой же бессмысленной и грязной.

Я отвернулся от тел. Эмоции — роскошь. Но данные — необходимость.

Я начал обыск. Хладнокровно, методично, превозмогая тошнотворный запах. Наёмники. У одного на поясе — кошель. Я вскрыл его. Несколько медяков, железное кольцо с печаткой. Печать я стёр о землю, рассмотрел. Символ — стилизованная волчья голова. Не фалькенхарский герб. Частная печать какого-то барона или главаря вольных наёмников. Интересно. У второго — карта. Грубая, нарисованная углём на коже. Отмечена эта дорога, Старая Мельница и… точка в лесу, в стороне от дороги, обведённая кружком. Не деревня. Укрытие? Склад? Лагерь?

Сердце забилось чуть чаще. Это уже не просто следы стычки. Это оперативная информация. Возможно, проваленная операция по встрече или нападению.

Крестьянина я обыскал последним. Из уважения. В его котомке нашлось немного чёрствого хлеба, луковица и… свёрнутый в трубку, запечатанный сургучом документ на пергаменте. Неграмотный крестьянин с официальным документом? Я аккуратно сломал печать. Внутри был не приказ и не письмо. Это была расписка. На хорошей бумаге. От имени управляющего имения барона Хертцена некоему Генриху (видимо, самому крестьянину) о принятии на хранение одного мешка ржаной муки «до улучшения обстоятельств». Датировано месяцем назад. Подпись и та самая печать — волчья голова.

Пазл щёлкнул. Крестьянин Генрих что-то знал или что-то имел. Что-то, что барон (или его управляющий) хотел спрятать. А эти наёмники с печатью того же барона должны были этого крестьянина найти. Или заставить его говорить. Или просто устранить. Но Генрих оказался не так прост. Он устроил им ад в этом лесу.

Я медленно свернул документ и спрятал его за пазуху. Кошелёк с печаткой и карту — тоже. Тел я не тронул. Пусть лес или следующие патрули разбираются. Моя задача теперь кардинально менялась.

Я отступил с поляны, тщательно заметая свои следы. Сигнал дымом? Нет. Слишком много внимания. Точка «Камень» была в двух часах хода. Я должен был донести эту информацию лично. Но сначала…

Я взглянул на карту. Точка в лесу, отмеченная кружком. Она была в стороне от моего маршрута, но ненамного. Коршун приказал докладывать о «серьёзном». Неразбериха с наёмниками барона, тайный склад и мёртвый курьер с распиской — это более чем серьёзно.

Логика солдата говорила идти к точке сбора. Логика разведчика шептала проверить координаты.

Я выбрал разведчика. Мой путь лёг глубже в чащу, в сторону зловещего кружка на карте. Теперь я шёл не просто осторожно. Я шёл как тень, уже знающая, что впереди может быть логово волков. И волки эти служили тому же барону, под знамёнами которого я формально состоял.

Война, оказывается, была не только там, за линией фронта. Она была здесь, в тенистых лесах, где свои охотились на своих. И я только что наступил в её самое грязное пятно. Теперь нужно было решить: стать частью этой тени или попробовать её рассеять. Пока что моя цель была проста: увидеть. Узнать. А потом уже решать, кому и что докладывать.

Я углубился в лес, оставляя позади поляну смерти. Тишина вокруг была уже не природной, а зловещей, выжидающей. Я был больше чем наблюдателем теперь. Я стал свидетелем. А свидетели в этой тени долго не живут.

Глава 26

Свет угасал, окрашивая лес в сизые, угрюмые тона. Я приближался к отмеченной на карте точке — скале «Клык», используя последние лучи солнца для бесшумного и тщательного движения. Это был второй день задания, и кроме трупов на поляне, я не нашел ничего. Но «Клык» манил. Холодный расчет говорил, что нужно устроить наблюдение до утра. Любое движение ночью у секретного объекта будет красноречивее дневной тишины.

Я уже видел вдалеке темный силуэт скалы, когда мой слух уловил не природный звук. Не ветер в ветвях и не шорох зверька. Это был глухой, металлический лязг, за которым последовал сдавленный, хриплый звук — не крик, а скорее стон, полный боли и бешенства. И еще — сладковато-медвяный запах, резко контрастирующий с запахом хвои и сырости. Запах магии. Тухлой, искаженной, как испорченный мед, но неоспоримой.

Логика немедленно нарисовала две картины: засада с использованием приманки или реальная беда, не имеющая ко мне отношения. Засада казалась маловероятной — кто мог знать мой маршрут? Значит, вторая опция. Но «не имеющая отношения» в этом лесу было понятием растяжимым. Любая аномалия могла быть звеном в цепи.

Я изменил курс, сместившись против ветра, и пополз на источник звука. Подползать при свете было в тысячу раз опаснее, чем в темноте — силуэт мог выдать любое движение. Я двигался, как жидкость, используя каждую складку рельефа, каждое дерево. Звук повторился — тот же лязг, и теперь к нему добавилось отчаянное, шипящее дыхание.

Лес расступился, открыв небольшую прогалину. И на ней — сторожку. Не склад, а именно маленькую, полуразвалившуюся избушку лесника или охотника, явно заброшенную. Крыша провалилась, стены покосились. И прямо перед ее порогом, в центре аккуратно расчищенного от листвы круга, зияла яма. Ловушка. Большая, рассчитанная на медведя или что-то покрупнее. Из ямы доносилось то самое дыхание.

Я замер в двадцати шагах, слившись со стволом древней ели. Мои глаза, уже привыкшие к сумеркам, впитывали детали. Края ямы были укреплены грубыми кольями. А внутри…

Внутри был зверь. Но не медведь, не волк и не кабан.

Он лежал на боку, и сначала я подумал о большом, невероятно мускулистом барсе. Его шкура даже в полумраке отливала странным, глубоким сиянием — не цветом, а скорее игрой света на невидимых чешуйках, как на