Варяг III - Иван Ладыгин

вашими женами, даже не спросив разрешения. А тех, кто посмел бы возмутиться, кто поднял бы голос в защиту своего крова и своей чести, попросту убили бы. Без всякой строгой дисциплины, а откуда ей взяться, если Торгнир взял свою власть совсем недавно и правит в основном страхом и жестокостью? Впрочем, как и я… — я позволил себе короткую, горькую усмешку. — Разница лишь в том, братья и сестры, что мой страх — это страх за вас. А его страх — это страх за свой, шаткий трон.

Тут люди крепко призадумались. Они были викингами. Они рождались, жили и умирали с оружием в руках. Они прекрасно понимали, что такое «голодная», озверевшая от долгого и тяжелого похода армия мужчин, выпущенная на просторы мирного, беззащитного города — грабежи, беспредел, воровство, бессмысленное насилие и полное, тотальное беззаконие были бы гарантированы в таком случае. Они видели это не раз, бывало, и сами в подобном участвовали.

Воспользовавшись их минутным смятением и нерешительностью, я сменил интонацию и продолжил задушевным голосом, как если бы я говорил с самыми близкими друзьями у горящего домашнего очага:

— Молчите… Значит, в глубине души вы понимаете, зачем я это сделал… Я лишил Торгнира укрепленной базы, теплого крова и обильного пропитания в этой войне. Я заставил его армию голодать и мерзнуть в открытом, сыром поле, под осенними дождями и ветрами, пока мы с вами сидим за крепкими, надежными стенами, у горящих, щедрых очагов. К тому же, помните! Это он решил на нас напасть! Слепая и ненасытная жажда власти ведет его к нашим стенам! Я же хочу лишь одного — мира для всего нашего острова! Мира и процветания для всех нас!

Я сделал небольшую, но выразительную паузу…

— И я даю вам слово! Клянусь своим будущим местом в Вальхалле, клянусь светлой памятью всех павших героев! Мир будет! Мы обязательно отстроим ваш Гранборг заново! Вместе! Он станет еще лучше, еще краше и еще сильнее, чем был прежде! Ваши новые дома будут больше, прочнее и просторнее! Мы не бросили вас на произвол судьбы сейчас. И не бросим — после нашей общей победы! Мы — один народ, дети одних и тех же суровых богов и одной земли! И мы разделим все тяготы и лишения вместе! Я обещаю вам, что очень скоро, жизнь на Буяне круто изменится к лучшему! Мы построим такие города, такие быстрые и надежные корабли, такие теплые и чистые бани, что всем нашим морским соседям станет завидно! Но для этого! Нам нужно сначала победить Торгнира из Альфборга! Для этого! Мы должны стать настоящими героями, о которых скальды потом сложат самые прекрасные, самые долгие и славные песни!

Я выкрикивал эти последние слова, вкладывая в них всю свою страсть, всю веру, всю ярость и надежду, что клокотали в моей груди…

— И мне нужно знать, что вы со мной в этом начинании! Что мы смотрим в одном направлении! Что в грядущей битве, когда сталь сцепится со сталью, мы сможем опереться друг на друга, как родные братья!

Из толпы снова вышел тот самый викинг. Ребенок на его руке уже проснулся и тихо, испуганно хныкал, уткнувшись личиком в отцовскую шею.

— Наши старики… наши отцы и деды… все они погибли, — сказал он. — Сражаясь с Торгниром на том холме… Они сделали свой последний, сознательный выбор в твою пользу, Рюрик! Они предпочли славную, достойную смерть в бою позору бегства и рабства. Они купили нам, живым, драгоценное время своей старой, но еще горячей кровью. И кто мы такие теперь, чтобы нарушать последнюю волю наших отцов и матерей⁈ Я, так точно, пойду за тобой! Не опозорю светлую память моих родичей! Моя секира будет биться рядом с твоей! Я буду рядом до последнего вздоха, пока в моих жилах течет кровь!

Эти слова стали той самой искрой, что упала в бочку с порохом. Толпа взорвалась ликующим одобрением. Люди сжимали кулаки, трясли в воздухе своим оружием, поднимали маленьких детей на плечи, чтобы и они видели своего конунга.

— Да! Мы с тобой, Рюрик! Встанем в один строй! Как скажешь, так и будет!

— За Гранборг! За наших павших стариков! За жизнь!

Я слушал эти оглушительные крики и чувствовал, как по моей спине бегут крупные мурашки. Это было настоящее рождение чего-то нового и большого. Общей судьбы. Единого народа.

— Отлично! — крикнул я, перекрывая общий шум, и снова высоко поднял руку, призывая к порядку. — Я бесконечно рад вашему решению! Но, увы, у меня сейчас совсем мало времени… Мне нужно срочно готовить город к обороне, ковать новое оружие и укреплять стены. Поэтому мой дорогой друг и уважаемый человек… — тут я чуть усмехнулся и повернулся к Берру, который стоял чуть в стороне, бесстрастно наблюдая за всем происходящим, словно хищник, оценивающий огромное, непуганое стадо. — Добрый и невероятно щедрый человек Берр выслушает все ваши жалобы, все ваши нужды и постарается решить все ваши насущные проблемы в кратчайший срок. Он поможет вам и с жильем, и с дровами, и с оружием, и с едой для всех остальных. У него для этого есть и необходимые ресурсы, и умная, расчетливая голова на плечах. Верно же, Берр⁈

Делец перевел свой взгляд с возбужденной толпы на меня. Его глаза сузились до бусинок-щелочек. Он мгновенно понял, в какую изящную, но железную ловушку я его только что поставил. Отказаться сейчас — значило показаться в глазах всех этих людей жадным, бессердечным скрягой, недостойным звания викинга и уважения. Согласиться же — значило добровольно потратить свои кровные, нажитые непосильным трудом и обманом сокровища на каких-то чужаков-беженцев. Он с пониманием оскалился и символически склонил голову. И в этой его улыбке, в этом поклоне, было что-то поистине змеиное… Но мне было все равно… Его долг передо мной еще не был закрыт.

— Конечно, мой конунг! — произнес он наигранно сладким голосом. — Я сделаю все, что в моих скромных силах, чтобы помочь этим добрым людям. Чем смогу, тем и помогу. Вся моя скромная казна, все мои небогатые запасы — отныне к их услугам. Мы же теперь, как я понимаю, одна большая семья, не так ли?

— Совершенно верно! Лучше и не скажешь! — бросил я на прощание, легко спрыгивая с бочки. — Я ни секунды не сомневался в твоей знаменитой щедрости и дальновидности, Берр! Поверь, Буян и лично я тебе этого никогда не забудем!

И, не оглядываясь на него, не давая ему ни малейшей возможности что-либо возразить или уточнить, я решительно