Только об этом не пишите! - Sally KS

— Я видел… всякое, — сказал Лёша тихо, глядя на него снизу вверх. — А что творил — не знаю. Что со мной было?

— Галлюцинации от грибов, — жестко объяснила Лава, не поворачиваясь к нему лицом.

— Всё затекло, — в каком-то оцепенении прислушался к себе Лёша, пока Герман, с недоверием глядя на него, распутывал ему ноги и руки. — Лава, почему у тебя голос хриплый?

— Ты меня душил.

— Что⁈ — Лёша сел, потирая руки и морщась оттого, как плохо слушается тело. — Ты серьёзно? Разве не ты меня… ввела в транс?

— Заткнись, — устало сказал Герман. — Ещё раз увижу возле Лавы — пожалеешь, — он бросил рядом с Лёшей его ремень и забрал свой.

— Лава, — снова позвал Лёша.

Она встала, кутаясь в плед, и пошла, так и не посмотрев на него напоследок. Как тяжело и пусто стало в мире. Лёша попытался вскочить, но пошатнулся и снова сел.

Побрела на пригорок, где стояла машина. Он вслед ей сказал:

— А ты знаешь, что Настя забыла все языки? Это ты сделала?

Обернулась. Равнодушно подтвердила:

— Да. Это я сделала.

Забралась в машину и стала ждать брата. Герман нашёл на земле выпавшие из кармана во время драки ключи, легко взбежал на пригорок, сел за руль и завел мотор.

В дачный дом она зашла одна. Свечи, тетрадь, чашу уложила в рюкзак. Вот и всё.

Когда отъехали от дома, Лава сказала:

— Давай опять свернём к реке. Я чувствую, что Лёша ещё не ушёл. Он весь грязный, замученный после такой ночи, может, и денег на автобус нет. Да и не посадят его такого. Довезём до города хотя бы.

— Как скажешь, — раздражённо отозвался Герман. — Но как-то ты не очень хорошо представляешь себе, что значит «расстаться». Если тебе его жалко — может, простишь? Он успокоится и привыкнет, я думаю. Ты же раньше ни в кого… тебе никто так не нравился до него.

— Мне не надо, чтобы ко мне привыкали, — сказала Лава, понимая, что нет сил даже сердиться. — Я не хочу думать, что кто-то со мной из страха. И если я настолько страшная, что мой парень выбирает мою жертву и сбегает — такого мне точно не надо. Думаешь, не бывает мужчин, которых я не пугала бы?

— Не знаю, — честно признался брат. — Может, маньяки-психопаты? Извини, я шучу… А таких, как ты… только мужчин — не бывает?

— Не знаю, — повторила она его слова. — Я не знаю никого такого, как я, с тех пор, как бабушка умерла. И где их искать — тоже. Может, это просто какая-то аномалия, душевная болезнь…

У реки Лёши не было.

— Ушёл, пусто, — объявил Герман. — Можно ехать домой, наконец. Как-то не так я представлял прощание с летом. Ты не забыла, что сегодня первое сентября? У тебя во сколько первая лек…

Но Лава, перебив его, крикнула:

— Он здесь! — чуть ли не кубарем выкатилась из не успевшей затормозить машины и кинулась с пригорка прямиком к воде. Там, где начиналась глубина, она увидела пузыри. Сердце колотилось быстро-быстро. Ринулась в холодную реку прямо в обуви, но посторонилась, когда следом за ней нырнул Герман, скинувший ботинки и куртку. На пару секунд он показался на поверхности, вдохнул побольше воздуха и нырнул снова. Когда вынырнул опять, тащил за плечи полубесчувственное тело. Нащупал ногами дно и дотолкал утопленника к берегу, держа за подбородок.

— Как… ты мне… сегодня… надоел… — пропыхтел он, бросая спасённого на песок у воды. Лава тут же подскочила к ним. Вместе брат и сестра перевернули Лёшу на живот, перекинули через колено Германа, и Лава уже знала, что делать. Стоило ей только приложить руки к животу и груди Лёши, как он начал извергать воду. Трясся, судорожно вдыхал воздух и давился, кашлял, пока не повис обессиленно. На шее спасённого болтался его собственный ремень. Лава с отвращением распутала эту удавку и отбросила, как змею. Положили его набок, подсунув под голову подушку из куртки Германа.

— Знаешь, что он придумал? — возмутился Герман. — В свои ботинки напихал камней, повесил их на ремень, ремень на шею — хорошая конструкция! Вроде бы не очень глубоко, но я пока их срывал, сам чуть не нахлебался!

Лёша был в сознании, и она села рядом, гладя его по голове. От этих прикосновений он вдруг разрыдался ей в колени. Она дотянулась до своего брошенного на землю рюкзака, достала маленький пузырек с маслом лаванды и нанесла по капле ему на виски. Продолжая гладить мокрые волосы, шептала ему ласковые успокаивающие слова. О том, что далеко-далеко кто-то уже отпирает сундук с его счастьем, скоро-скоро счастье прилетит и обнимет его, и он успокоится, и будет крепко спать и видеть хорошие сны…

— Ты можешь что-нибудь сделать, чтобы его отпустило? — хмуро спросил Герман.

— Нужно вызвать психиатрическую «скорую». Грибы, попытка суицида… Пусть везут его в больницу, ставят капельницы, — ответила Лава печально, а увидев изумленное лицо брата, который явно не это хотел услышать, пояснила: — Он обычный, нормальный человек. Ему поможет обычная, нормальная медицина. Только отсюда его вывезем, а то нас не найдут.

Они осторожно помогли Лёше подняться, довели до машины и усадили на заднее сиденье. Лава села рядом, чтобы он мог положить голову ей на плечо.

… — У вас точно хватит денег на телефон? — спросил Никита, выезжая из поселка на большую дорогу.

— Хватит, — подтвердила Лава. — Я украла большую пачку, — и показала купюры в целлофановом пакете, который дала Анна Валерьяновна. Больше положить было некуда.

— Украли? — Никита даже развернулся к ней в изумлении.

— Да, — подтвердила Лава спокойно. — Забрала из дома все сбережения, потому что оставаться там было опасно. Убежала в чем была, но с деньгами.

Он молчал, видимо, переваривая информацию.

— А где вы теперь будете жить?

— Не знаю. Попросила батюшку приютить, а там как получится. Я могу и в бане пожить, чтобы его семью не смущать, сейчас тепло… А потом что-нибудь придумаю… Когда смогу позвонить родным.

— Я подумаю, куда вас можно пристроить, — пообещал Никита.

Лава искоса посмотрела на него, чтобы составить портрет. Прикрыла глаза, настроилась на этого человека. Итак, этот богатырь, или,