Дальнобойщик - Роман Валерьевич Злотников

— Мне нужен полный расклад по всем вашим экстремистам, нигилистам, борцам за свободу бабочек, климатическим сумасшедшим. Вплоть до уфологов с дробовиками.

— Что, у нас и такие есть? — восхитился Дэлиган.

— Вот ты мне это и скажешь.

* * *

По дороге в отель Закревский снова и снова возвращался к словам ирландца. Он задал очень правильный вопрос. Который Закревский должен был задать себе уже давно.

Кто кроме Ост-Индской компании может пытаться сорвать сделку? Почему он решил, что это могут быть только бритты? Точнее, почему только они? Да, майор явно обозначил направление, но всё ли он сказал?

Закревский хмыкнул. Да, вольные хлеба меняют восприятие. Как он мог решить, что разведчик скажет всё? Встреча с ирландцем оказалась даже полезнее, чем он рассчитывал.

Осталась только одна встреча.

С человеком, о котором не знал никто.

Закревский расплатился с таксистом, вышел около торговой галереи и отправился искать приличный цветочный магазин.

Неожиданно он понял, что волнуется.

Глава 10

Здесь я вижу своих

Хуц-Ги-Сати увидел эмблему и чуть не вдарил по тормозам. Даже, скорость сбросил — и тут же сзади пронзительно взвыли клаксоны. Индеец на таких нервных уже и внимания не обращал — здесь это было в порядке вещей, особенно, в крупных городах. Каждый считал секунды, каждый был «в графике и трафике».

А эмблема, вот же она, в витринном окне прямо висит, даже граффити её не сильно перекрывает. И над входом вывеска — «American Indian Movement». Движение американских индейцев. Отделение Чикаго.

Он запомнил адрес, прикинул, сколько времени сможет урвать, чтобы забежать хоть на минуту.

Каждая минута сверх отведённых лимитов на «соблюдение санитарно-гигиенических норм и отправление естественных физиологических потребностей работника, включая потребность в сне и приёме пищи» вычиталась из оплаты за рейс. Правда, полностью прочитать контракт он смог только после того, как оплатил пакет «Доступ к базовым правоустанавливающим трудовые отношения документам». По льготной цене.

Оказалось, для «базовых» бумажные документы почти не использовались.

— Мы делаем всё для экономии и рационального использования ресурсов нашей великой страны, — гордо сказала ему девица-менеджерица, когда он спросил её, как же ему прочитать весь текст договора.

Ладно, проводил он взглядом удалявшуюся вывеску, обойдусь без обеда. Тут, правда, тоже была своя особенность. Было к договору одно интересное приложение. Водилы называли его «Питательное приложение». Список кафе и «ресторанов быстрого питания», в которых можно было отметиться в специальных терминалах, и тогда время обеда в них не вычиталось, а оплачивалось, но по более низкому тарифу. Правда, для тех, кто отмечался, переставали действовать все скидки и предложения комплексных обедов.

Чёрт с ним.

Пока разгружались, чуть не приплясывал от нетерпения, чего не случалось с ним очень давно. Да с ранней юности, считай. Но тут — он будто получил весточку из дома. Пусть заброшенного, с прогнившей крышей и от нелюбимых родичей-алкоголиков, но из привычной жизни в настоящем мире.

* * *

К счастью, стоянка нашлась совсем рядом с общественным центром, в котором он увидел отделение AIM. Даже, с нормальными расценками и сниженным тарифом на первые 25 минут.

Он толкнул дверь и вошел.

Звякнул колокольчик над входом.

Хуц-Ги-Сати стоял, привыкая к полутьме, заполнявшей помещение.

Что-то стукнуло, заскрипело.

— О метако ясен! — поднял он правую руку, раскрывая ладонь.

— Входи, брат, мы рады тебе, — голос был глубокий и тёплый. Хуц-Ги-Сати постоял, привыкая к полутьме.

Наверное, это был зал для собраний. Честно говоря, скорее, комната. Но довольно большая.

На кронштейнах на стене слева висели складные стулья, прямо напротив входа стоял большой письменный стол, рядом с ним кафедра для выступлений. За кафедрой — тёмный силуэт.

Хуц-Ги-Сати осторожно, — глаза еще не до конца привыкли к полутьме, — пошёл к кафедре.

Человек обошёл кафедру, двинулся ему навстречу.

Он надвигался на него, словно супертрак по встречной. От него исходило ощущение спокойной уверенной силы. Не хорошей или плохой, светлой или тёмной. Просто уверенной силы, которую этот человек будет использовать так, как ему надо.

— Я Керук. Мой народ тамароа. Я рад приветствовать тебя на землях моего народа, брат. Я наблюдаю за порядком в нашем отделении и сижу на месте старшего в нашем Совете.

— Я Хуц-Ги-Сати, и мой народ…

— Отважные тлинкиты, которых не удалось растворить в себе хитрым русским, — улыбнулся Керук. — Что ж, расскажи, как ты попал сюда. Ведь люди твоего народа живут на Аляске под властью русских и редко странствуют в чужих землях.

Он приобнял Хуц-Ги-Сати за плечи, и тот почувствовал, насколько сильные у этого уже немолодого, судя по всему, человека руки. Керук показал рукой на дверь в дальней стене.

— Идём. Я видел, как ты оставил свой фургон на стоянке. Ты явно прибыл издалека и пожертвовал своим временем для еды, чтобы прийти к нам, — я знаю порядки в таких компаниях. Я ценю твой поступок, брат. Мы разделим пищу и будем говорить.

В маленькой комнатке за залом собраний Хуц-Ги-Сати ел кукурузный хлеб и настоящее мясо. Запивал густым горячим атолле и изот всех сил сдерживался, чтобы не заглатывать еду, давясь от жадности.

Оказывается, он уже забыл, что такое мясо. Пусть и разогретое в микроволновке.

Что такое вкус настоящего молока, и как это вкусно, когда оно смешано с кукурузной мукой и каплей ванили…

Керук умел слушать.

Он сидел неподвижно.

Лицо его было бесстрастно, сильные руки с широкими натруженными ладонями свободно лежали на коленях.

Он лишь чуть подался вперёд, когда Хуц-Ги-Сати начал рассказывать, почему они с Машей решили стать американцами, но вся его поза показывала спокойную заинтересованность и внимание к собеседнику.

Лишь раз он уточнил.

— Значит, ещё недавно вы были русскими, да?

У тлинкита дёрнулась щека. Керук это заметил, примиряюще поднял руку.

— Не обижайся на меня, брат. Здесь так говорят обо всех, кто живёт на землях, захваченных русскими. Я понимаю, что так говорить неправильно и твои слова «тлинкит» и «моя земля — Аляска». Но даже самый внимательный охотник, бывает, отвлекается, или действует по привычке.

— Я не обижаюсь, старейшина, — Хуц-Ги-Сати, действительно, не обижался. Впервые с того времени, как они с Машей пересекли границу, на душе у него было тепло.

Этот большой спокойный человек вроде и не говорил ничего особенного, но рядом с ним было тепло и надёжно.

Хуц-Ги-Сати понял, что, наконец, нашёл своих.

А Керук глянул на часы, висевшие на стене над плакатом AIM, и резко выпрямился.

— Ох, брат, прошёл уже час! Наверняка, в твоём контракте указано бесплатное время не больше