Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

И ушел.

Чего он надеялся? Извинения? Раскаяние? Признание ошибки? Яков давно отсек ростки ненужных чувств и прижёг рану раскаленным золотом гетманской булавы. Жизнь он видел интригой, борьбой, людей необходимыми ресурсами. Что-то подлинное, живое и уязвимое, срывало в нем фантомными болями, и Ярема показал это редкое явление при упоминании госпожи Яровой. С другой стороны, рассуждал себе характерник, все может быть проще — брату так сильно хочет получить материнское прощение не через сантимент, а лишь потому, что он, господин гетман, со всей его властью и возможностями, ни одним способом не удосужился этого прощения получить. Впрочем, просить мамуньо за него Ярема не собирался, и приказал себе, чтобы снова волчья тропа не привела его к старшему брату.

О Варгане на прощание он напомнил умышленно: надеялся, что хоть это обещание выполнят. Это было меньше всего, что Яровой мог сделать для памяти Филиппа. Он до сих пор не решился прочесть его последнее письмо. Брат Варган... Брат, роднее кровного, который умел помочь метким словом и прикрыть спину в бою, волчий рыцарь, даже взбешенного Зверя смог удерживать настолько, чтобы использовать его перед смертью в пользу общего дела.

Когда в ту ночь до них докатилось эхо взрыва, Катя и Ярема молча переглянулись. Савка задремал, но подскочил, зарыдал, взвыл, и сквозь его крик доносилось только:

- Тьма! Тьма!

Катя пыталась успокоить его, но Павлин вскарабкался и убежал в комнату Филиппа, где потерял сознание.

Вернулся Северин. Вернулся с изумрудом — трофейным, в доказательство убийства. Катя долго держала мужчину в объятиях.

– Варган? — тихо спросил Ярема.

– Все прошло так, как он задумал.

В скорби они встретили рассвет нового дня, в первый день без брата Варгана. Савка пришел в себя, но больше не плакал, просто сидел на кровати и расшатывался, уставившись в мотанку на ладонях.

Василий, которого даже взрыв не разбудил, узнал новость, принес бандуру и принялся играть думы. Тоскливые мелодии неслись, растворялись, повторялись, наполняя хижину грустью. В немой чести прошел день.

А потом началось освобождение города.

— Простите, господин, вы по делу?

Василий остался в гетманском дворце — Яков, вспомнив поэтический дар кобзаря, временно отстранил его от шпионажа, предоставил комнату и распорядился создать эпическую думу об освобождении Киева, запретив покидать стены дворца для выполнения приказа. Ярема пожелал Матусевича творческих успехов и поблагодарил за помощь, на что кобзарь махнул рукой и пообещал поздравить Подвиг Филиппа (об этом он хотел составить отдельную думу, даже если ее запретят). На том и расстались.

- Господин?

Служитель ждал ответа, постоянно скользя взглядом по скобам.

— Передайте Зиновию, что к нему прибыл Ярема Яровой.

Имя произвело впечатление, о чем свидетельствовали расширенные зрачки, но слуга невозмутимо продолжил допрос:

— Господин Чарнецкий ожидает вашего визита?

– Нет. Но это срочное дело.

Служитель попросил ждать у ворот. Но не пришлось: через минуту его с поклоном провели во двор.

Здесь ожили незваные воспоминания: наезжает отряд в черных одностроях с белыми крестами, звучит непродолжительный разговор, стучат выстрелы и тело охватывает ядовитой болью, сумрак глотает глаза, он падает, летит в темноту, замечает тоненькую красную нить мяса, но он не отпускает, потому что иначе непреодолимая тьма окончательно поглотит его, слышит шепот брата Щезника, видит...

– Кого я вижу! — Зиновий Чарнецкий с широкой улыбкой шагал навстречу. — Друг мой, ты жив!

— Спасибо, что принял меня, Зиновий.

– Я рад видеть тебя, Ярема.

Дипломат выглядел так же, как и во время их первой встречи в Черновцах: изысканный наряд, свежее лицо, легкий парфюм — идеал шляхтича. Характерник уже и забыл, когда сам в последний раз так наряжался.

- Рад? Несмотря на то, как мы расстались? – Малыш улыбнулся. — Напрасно извиняюсь за этот кавардак.

— Ты ночью, когда на вас фанатики напали? — Зиновий махнул руками. – Забудь. Мы тут, конечно, испугались, когда началось сражение, но потом что-то произошло... Все вдруг уснули! А когда проснулись — из ворот последнего мертвеца выносят, оставалось только кровь отмыть.

Чарнецкий скривился, словно вступил в дерьмо.

– Но это все ничто по сравнению с нашествием. Я давно покинул Киев и вот только прибыл, чтобы проверить, что с домом — ограбили ли, или, не дай Бог, сожгли...

– Я отниму немного времени.

– Э, нет! Я как раз собирался обедать, и ты составишь мне компанию! Употреблять кончим — тогда о деле и поговорим. Ох, друг мой, – Зиновий повел Ярему внутрь. – Твое лицо возмущает столько воспоминаний! О, Княжество, что это было за утешение! Теплые приемы, бесконечные представления, долгие переезды, и, наконец, безумный морской вояж! Ох, это одна из лучших историй, случавшихся со мной. Хотя, признаюсь откровенно, я запомнил тебя с двумя глазами.

— Одно я потерял на твоем крыльце, — ответил Ярема. – Если слуги вдруг его найдут, пришли мне.

Зиновий оскалился.

– Разве за сотню дукачей! Столько за голову давали?

- И сейчас дают, но что-то никто не спешит арестовать, - характерник хлопнул себя по поясам. — Даже на клям никто не крикнет «бесовский оборотень!».

В доме яростно чистили, скребли и отмывали. Приятно пахло свежими цветами, однако пустые стены с темными квадратами нарядных картин выглядели удручающе.

— Есть устаревшие сведения, друг мой. Осторожно, здесь скользко! После смерти Темуджина никого из сироманцев больше не разыскивают, все награды за ваши головы отменены. Как вы ловко того вылупка в землю зарыли! — с упоением говорил Чарнецкий. - Вернее, взорвали.

— Я лично смастерил взрывчатку, — не удержался Яровой. – Но мой друг заплатил за убийство собственной жизнью.

– Тогда первый тост – за упокой его души.

В пиршестве ждал обед: крапивный борщ, жаркое из утки, молодые овощи, белое и красное вино, фруктовые льды на десерт. С самого Черткова Ярема не видел такого роскошного стола.

— Прости, что так бедно, но с едой в столице пока трудно.

- У тебя извращенное понимание слова "трудность", - характерник смочил руки в пиале для омовения и вытер салфеткой ладони.

— Хорошо иметь нескольких друзей среди чумацкого цеха, — подмигнул Чарнецкий. — Они даже воду в пустыню привезут по выгодной цене!

Он пригласил гостя садиться в угощение.

– Эх, Ярема! Кто, как не вы, сероманцы, — дипломат указал на графин с красным вином, и шляхтич кивнул. —