Родная партия - Глеб Ковзик

— Андрюша!

— Да здесь я.

— Рассказывай, умоляю. Не томи мою прекрасную душу. Я же твоя жена по паспорту.

— Но не по сердцу, — холодно заметил я.

Лира наклонила голову вбок.

— Прости, если тебя это задевает, но ты знаешь условия игры. Мы все играем по определенным правилам.

— Если твои правила изначально нечестные, если приходится лукавить во всем или многом, то сложно доверять на все сто. Мы согласились ради выгоды, я знаю, но легче от этого факта не становится.

— Так, дорогой мой, остановись. Ты идешь по плохому пути. Я твоя дорогая подруга. Самый близкий человек из всех в этом совке. Даже твой секретик знаю. Да-да, я такая вот. Люби меня.

— Какое же у тебя правило по отношению ко мне? Кто я на самом деле?

— Ты спрашивал об этом не раз. Думаешь, у меня изменились взгляды?

Я отрицательно кивнул.

— Ну вот видишь, — улыбнулась Лира. — А про себя скажу, что ты мне уже дороже и любимее Андрея Ивановича.

— Правда?

— Да, Андрюш. Он стал злым человеком, мое сердце не смогло его принять таким. Ты знаешь, мы с ним были как будто одной крови… Оба мечтали о лучшей жизни. Он жил мечтой. И я тоже. Потом он изменился. Получается, я в этом теле вижу третью версию Андрея, представляешь каково мне?

— А что же с ним случилось? — в очередной раз пытаюсь выяснить тайну в биографии Андрея Ивановича.

Лира громко вздохнула. Розовым маслом она натерла свою тонкую шею, а потом игриво испачкала кончик моего носа.

— Всё дело в наших отцах… И тут мы тоже так похожи. Григорий Максимович сложный мужчина. Безумный карьерист, всё подчинил одной идее, как бы сохранить и приумножить свое положение. Не знаю, откуда в нём столько стремления преуспеть. Андрею Ивановичу эта черта характера бесконечно вредила.

— Григорий Максимович требовал от него неприемлемое?

— Можно и так сказать. Андрей не был алкоголиком, как считают некоторые. Иногда я думала, что он сидел в “Праге” допоздна, лишь бы не возвращаться домой. Всё может быть. А напиваться Андрей Иванович принялся в последний год. Видишь ли, Андрей Иванович мечтал уехать послом на Запад. Уже связи пытался проложить, и Курочка стал ему большим другом. Или просто “другом”, — она закавычила пальцами последнее слово. — Но Григорию Максимовичу не хотелось потерять власть над сыном. Всё боялся, как бы не убежал и не занялся фривольностью. Ты ведь знаешь, что он ему не является родным?

— Узнал случайно. Сидел за столом с Викторией Револиевной, она сказала, что у Григория Максимовича мечта давняя, чтобы я взял его отчество.

— Какое забавное наблюдение, Андрюша, — ладонями Лира набрала тёплой воды, возвысилась надо мной и полила мои ещё сухие волосы. — Ты их никогда не называешь папой и мамой. Строго имя и отчество. Григорий Максимович и Виктория Револиевна, очень официозно и очень сухо.

— Потому что я не чувствую их своими родителями, — признался я.

— Да, ведь ты не из нашего мира. Ты можешь себе такое позволить.

— Именно.

— Из какого ты года, напомни?

— Двадцать восьмой.

— Между нами временная пропасть в сорок три года. И кем были твои родители?

— У меня была только мама, обычная офисная работница. В семье я был один ребенок.

— Ты грустишь из-за этого?

— Нет, нисколько. Проблема ведь в другом. Я не привык к тому, чтобы существовал “Григорий Максимович”. Мне чужд этот папа для человека, в чьем теле живу.

— Ты потрясающий, Андрюша, — Лира артистично положила руку на грудь. — Я слушаю тебя, и во мне разгорается такое воображение, такое представление о будущем... Как же тебе повезло испытать такой опыт! Побыть в будущем, вернуться в прошлое. Ведь обычно мы переживаем только одну жизнь, а тебе дано получить сразу три: свою из будущего, текущую в прошлом, которе сейчас настоящее, и чужую, доставшуся от Андрея Ивановича. Какой же ты счастливый, удачливый и многосторонний.

“Что она несет? — разозлился я. — Какой ещё счастливый? Какой удачливый? Меня от ядерки как свинью раскидало на атомы по всему городу. Я сгорел в ядерной войне. Вместо смерти и забвения отправили в прошлое — не знаю, какая сутулая псина додумалась это сделать, — чтобы что? Спасти СССР? Мир? Да мне б свою шкуру нынче спасти, для начала. Непреднамеренное убийство. Нет, всё-таки не убийство, Ручков сам решил напасть, промахнулся и улетел с балкона на бетон. Короче, Лира сейчас не туда ведет меня. Так и тильтануть можно”

Я попросил минуту на раздумья, она спокойно согласилась.

— Из-за меня мог умереть человек, — признание далось с большим трудом.

Лира охнула, но не более того. Пальчик прикоснулся к её алым губам: “Молчу и думаю, не мешайте” Я тоже решил отвлечься, занялся рассмотрением статуи слона, горделиво стоящей в ванной комнате. Животное, большое и белое, в стойке на двух ногах баловалось своим хоботом. Вода хлестала слону по спине. И всё это действо держится на большой каменной колонне.

Действительно, будет неплохо его сдать куда-нибудь в музей. Совсем не к месту фигура. Я бы задался вопросом, увидев её впервые: “А что, эта статуя отражает ваш внутренний мир, Лирочка?” У “жены” личность сложная, но скорее кошачья, чем слоновья. Внешне уж точно.

— Что ты чувствуешь? — спросила наконец Лира.

Я сильно задумался. Переживания так и просились наружу.

— Чувствую гнев. Злость. Ненависть. Вижу в случившемся несправедливость. Я не хотел этого. Мне бесполезна его смерть.

— А что бы ты хотел?

— В тот момент? Я тогда планировал быстро сбежать, избежать конфликта и пропустить мимо ушей его нагон.

Лира смутилась.

— Что такое нагон?

— Это когда на тебя гонят. Претензии выражают.

— Ах, ясно. И что случилось потом?

— Он попытался напасть на меня.

— Ты ударил его?

— Нет.

— А как ты повлиял тогда на его смерть?

— Я же мог сбежать, например. Мог не разговаривать с ним, уйти с балкона. А в итоге замешкался. Уходить было поздно, когда решился.

Лира извлекла из портсигара сигаретку.

— А что дальше?

— Дальше только проблемы. Теперь у меня серьезные проблемы. Из-за меня могут пострадать и другие.

— Даже так?

— Ну да. Курочка, например.

— Он рядом там был?