Мизанабим - Дарья Райнер

байки Умбра верила, но эта у многих вызывала сомнения. Даже люди, далёкие от науки, твердили, что первые колонисты на острове Белого Камня столкнулись с неизвестной заразой, к которой их тела оказались не готовы, не приспособлены. Что это всего лишь болезнь: проклятие не убивает сотни и тысячи, всех без разбору, женщин, детей, стариков…

Умбре до недавнего времени приходилось сталкиваться только со скованными. Что бы ни держало их на земле после смерти – якорь или незаконченное дело, жажда любви или желание мести, – вряд ли это было благословением.

Беда, постигшая Каллиму, окончательно уверила её в том, что проклятия реальны. Скат знал много о вере и ритуалах островитян, но не спешил делиться: говорил, что эти знания ушли вместе с Сеохом. Она единственная – кроме Сома – знала его настоящее имя. И те острова, на которых он был вместе с мастером.

Умбра мало знает, но этого достаточно, чтобы понять: та-мери другие. Они живут по иным законам. Люди из плоти и крови – да, от них не стоит отказываться и считать дикарями, но и постичь при всём желании не выйдет. Даже Каллима – видящая нити – не справилась с тем, что знала. Не спасла судью Гэлина и не уберегла себя…

– Осторожно, – Луас останавливается, скидывая крючок с деревянной двери. – Я буду здесь.

Отхожее место ничем не отличается от сотен других: дыра в полу, вездесущие мухи. Умбру больше не тревожат запахи. Только бинты на руках мешают, но и с ними чудом справляется. Голова не кружится; глоток свежего воздуха и прикосновение солнца заставляют болезнь отступить на шаг, спрятаться в тени.

Ей нравится эта мысль, и, когда Умбра выходит, первым делом просит доктора:

– Можно я… побуду здесь ещё? Снаружи.

Он соглашается. Придвигает скамью ближе к стене дома, чтобы Умбра могла опереться спиной и затылком, вытянуть ноги в чужих туфлях. Покрутить коленками, разминая суставы, потрескивающие, как сухие поленья в костре. Умбра всегда была худощавой, но в меру. Теперь же эти ноги, выглядывающие из-под платья, кажутся чужими. Веточки-спички. Палки, из которых выпили все соки.

Она щурится и поднимает голову. Лучше смотреть вверх – на небо.

Доктор садится на другой край скамьи. Их разделяет ширина окна, заколоченного досками, и пропасть невысказанных слов.

– Вы знаете, сколько это длится, мон Луас? – спрашивает она легко, насколько это возможно. Тяжесть из груди ушла: больше не обязательно шептать, боясь не быть услышанной.

– От недели до трёх. Бывает по-разному. У болезни четыре стадии. Ты действительно хочешь знать?

Она кивает.

– А потом вы расскажете о чём обещали. И ещё про этот дом. И про то, что снаружи, вы ведь ходите в город.

Умбра надеется, что её сил хватит дослушать до конца и не уснуть, как в прошлый раз.

– Значит, по порядку. – Доктор разминает шею. Заметно, что костюм и маска причиняют ему неудобство. Но жизнь стоит дороже, с этим никто не спорит. – Не углубляясь в происхождение возбудителя, занесённого на Окраину первыми колонистами, скажу, что «миножья хворь», как её называют в народе, чрезвычайно заразна и быстро прогрессирует. Передаётся при контакте и воздушно-капельным путём. Поражает, в первую очередь, иммунную систему. Это приводит к нарушению функций: организм атакует собственные ткани…

– Поэтому говорят, что хворь сжирает изнутри? – Она всё ещё медленно шевелит губами, но стремится увидеть суть за сложными имперскими словами.

– Фактически именно это и происходит. На первой стадии наблюдается покраснение кожных покровов, зуб, повышение температуры тела вплоть до лихорадки… Всё то, что происходит с вами. – Линзы очков обращаются к ней. – Ты можешь меня ненавидеть, Умбра, но я скажу одну вещь… Скажу, что это хорошо.

– Как это?.. – Нет сил удивляться. Только слушать.

– Процесс протекает типично. Без отклонений. А значит, дальнейшие «повороты» можно предсказать. У тебя молодой организм. Крепкий. Нет сопутствующих заболеваний, из-за которых определённый пласт населения не доживает до финальной стадии.

– Вы очень умны, доктор Луас, – она прикрывает глаза. – Я не такая.

– Хочешь спать?

– Нет, я слушаю.

– Что ж… Постараюсь донести мысль проще. Общение в профессиональных кругах оставляет свой отпечаток. Чем дольше ты держишься, тем выше шансы. Когда вернёмся в дом, выпьешь лекарство. Будем наблюдать.

– Снова настойка?

– Нет, народная медицина себя не оправдала. Признаюсь, небольшая надежда – хотя бы на ослабление симптомов – у меня была. Тамерийцы всегда интриговали меня. Их методы… весьма нетривиальны.

– Я не знаю этого слова.

– Необычны. Чужды, как их таинственный бог.

– Религию вы тоже изучаете?

– Отнюдь. Верования и ритуалы та-мери всегда интересовали меня. Особенно целительские… и те, что связаны с загробным миром, но со стороны обывателя, ни разу не специалиста.

– Вы верующий человек, доктор?

Отчего-то ей важно услышать ответ, но Луас молчит. Минуты текут одна за другой, как песок сквозь пальцы, и Умбре приходит в голову совершенно дикая, смешная мысль, простая, как два медных хола. Время – и есть болезнь. Самая страшная из всех. Неумолимая. Вечная. Его привыкли называть лекарством, врачующим сердечные раны, но разве не верно обратное? Время разрушает всё, до чего дотрагивается. Дома, людей, моря и континенты… Говорят, что Окраинная Цепь была некогда великой землёй та-мери, по размеру лишь немногим уступавшей Велардской империи.

Время не делает исключений, не знает жалости и не отвечает на просьбы. Оно просто идёт.

Шаг за шагом.

Минута за минутой.

Дни превращаются месяцы. Месяцы – в сезоны. Рассвет, зенит, закат и полночь – так имперцы называют времена года. Всё в природе циклично. Рождается, цветёт, приносит плоды и умирает. Чем отличается человек? Ничем. Тело – совершенный, казалось бы, механизм природы, изнашивается, стареет, ломается…

Самое страшное – когда до срока. Когда ещё жить и жить.

– Я человек науки, – произносит Луас наконец. Его низкий голос оживляется. – У меня есть система ценностей, не без этого. Есть идея. Есть мечта, за которой я иду. Но веру в Истинных и церковные догматы я оставляю другим. Предвосхищая дальнейшие вопросы: нет, я не верю, что боль очищает человека. Ставит его «над» кем-то. Не боль переводит нас на другую ступень бытия, а воля – сознательный выбор.

Теперь уже молчит Умбра. Пытается осознать. Мучительно шевелит пальцами на забинтованных ногах, борется с зудом.

– Я снова говорил заумно?

– Есть немного, – признаётся она, – но это ничего. Вы знаете, какая она, следующая «ступень»?

– Этот разговор стоит вести за кафедрой. – Луас тоже вытягивает ноги, опуская каблуки ботинок в подсохшую грязь. Ему, должно быть, жарко. – Где-нибудь на философском факультете. Из тебя вышла бы отличная студентка. Жаль, что всё сложилось именно так…