Заморыш - Дмитрий Шимохин

Ярославля он. У них там мода — всех парней в сюда в половые отдавать. Родители, небось, последнюю скотину продали, управляющему взятку сунули, чтоб сыночку в «ресторацию» на Невском пристроить. Думали — деньгу слать будет, человеком станет, при фраке да при салфетке.

Кремень усмехнулся, но зло, без веселья.

— Только не ко двору Штырь пришелся. Там ведь как? Управляющий штрафует за каждое пятнышко. Повара подзатыльники раздают почем зря, спят на полу в кухне, объедки жрут. Жалования не положили, даже чаевые и те отбирают. А Штырь как-то раз возьми, да и урони супницу. Барин какой-то разорался… А Штырь и не сдержался, давай отвечать. Ты же знаешь, он на язык несдержанный, не ведает, когда говорить можно, а когда помолчать надобно. Ну, его старший и отделал до полусмерти. А там и вышвырнули на мороз, без гроша, да еще с волчьим билетом.

Штырь вздрогнул, услышав про ресторацию, еще ниже опустил голову, пряча глаза.

— Домой ему нельзя, — понизил голос Кремень. — Стыдно. Родители на него надеялись, последнее отдали, а он бродяга. Вот и прибился к нам. А лает хорошо — потому что там, при трактире, в конуре отсиживался, с дворовым псом дружбу водил, пока его на кухню не пускали.

Исповедь маленьких людей.

Я смотрел на их чумазые лица, на дрожащие руки Штырья, Сивого, и меня накрывало жестким, как похмелье, дежавю.

Один в один, сука. Картинка складывалась до скрежета зубовного знакомая.

Прямо как мы в восемьдесят девятом. Вернулись «из-за речки», загорелые, злые, с ранами, контузиями, полные непоняток на тему «а что это было». Думали — ну, интернациональный долг выполнили, сейчас Родина примет в объятия. А страна уже по швам трещала, новые хозяева жизни пирог делили, и мы со своим умением жать на курок оказались списанным инвентарем. Ржавыми гильзами на асфальте.

Тут та же песня, только аранжировка старинная. Империи жрут людей с одинаковым здоровым аппетитом. Пережует, соки вытянет, и все, до свидания. Ты отработанный и никому не нужный.

Никакие они не уркаганы по рождению. Ни Кремень, ни Сивый, ни этот мелкий Штырь. Отец Кремня погиб на стройке, потому что подрядчик сэкономил на лесах. Семью Сивого пустил по миру кулак-мироед. Штыря вышвырнули, как сломанную куклу, из ресторана, где обедают те самые подрядчики и кулаки. Обычные пацаны, которых жизнь поставила раком и штаны спустила.

Социальный лифт во всем великолепии. Только едет он, сука, не вверх, в роскошные кабинеты, а вниз — прямиком в преисподнюю, в подвалы и могилы.

Ну ничего. В аду мы тоже обустроимся. С комфортом. Плавали, знаем. Главное — чертей правильно построить, вилы отобрать, котлы с****ть и им потом обратно втридорога продать.

Я допил остывающую бурду, чувствуя на зубах скрип песка. Над головой, заставив дребезжать воздух, взорвался свистком паровик. Железный монстр звал рабочх к станкам, но для нас этот призыв звучал как изощренная издевка.

Кремень с тоской пнул носком сапога туго набитый мешок. Свинец внутри отозвался глухим звуком.

— Ой, ты ж… Опять эту тяжесть на горбу тащить? — простонал Кремень, скривившись так, словно у него уже отстегнулась поясница. — До Лиговки верст пять шлемдать. Плечи отсохнут к чертям собачьим. Буду при деньгах, но буквой «зю».

Я кивнул на ходивший ходуном настил, откуда на нас сыпалась труха:

— А на кой черт копыта убивать? Вон карета казенная идет. Может, подкинет в город?

Кремень сдвинул фуражку на лоб и грязной пятерней почесал затылок.

— На паровике-то оно, конечно, барство… Да только проводники там лютые, хуже цепных псов. Заметят нас — на ходу скинут, потом костей не соберешь.

В этот момент гудок наверху сменил тональность. Вместо обычного однотонного воя раздался залихватский, хулиганский перелив: трижды короткие гудки, затем один с простуженной хрипотцой — длинный.

Лицо Кремня, только что выражавшее вселенскую скорбь, вдруг просветлело, как у протертой спиртом иконы.

— Хотя… Слышь, как сипит? — Пахан растянул губы в щербатой улыбке. — Если там сегодня за рычагом Пров — а по гудку, зуб даю, это он, — то поговорить можно.

— Что за Пров? — уточнил я, уже прикидывая, какие тут тарифы на грузоперевозки.

— Машинист местный. Мужик он с пониманием, — уверенно заявил Кремень. — С ним и поговорить можно. Ему хоть черта лысого в тендерной посади, лишь бы налили. Долетим как баре!

— Ну, раз с пониманием… — Я выпрямился.

«Братцы» похватали мешки. Свинцовая ноша тянула к земле. Кряхтя и спотыкаясь, мы выволокли мешки наверх, к блестящим рельсам узкоколейки. Три, а то и четыре пуда веса. Да, если переть это на горбу, устали бы и добрались хорошо если к обеду.

Машина стояла на запасном пути, у водокачки, тяжело и ритмично дыша, словно загнанный зверь. Вблизи этот агрегат выглядел еще страшнее, чем из-под моста. Маленький, коренастый паровоз «Коломенка», зашитый в угловатый железный короб, пыхал дымом и шипел стравливаемым паром.

Из бокового окна будки высовывалась голова. Если бы не белки глаз и влажно блестящие зубы, её можно было бы принять за кусок угля.

— Дядя Пров! — гаркнул снизу Кремень, придерживая одной рукой ношу, а второй сбивая фуражку. — Здорово!

Машинист медленно повернул голову. Глаза его, красные от угольной пыли, сощурились.

— А, Кремень… — Голос у него был как скрежет колеса на повороте. — Живой, шельма? Кого это ты с собой притащил?

И он кивнул на меня.

— Это свои. Наша гамля! — весело выкрикнул Кремень.

— А что в мешках? Ежели краденое — идите лесом. Мне проблемы не нужны, я честный человек.

Он потянулся к рычагу, явно собираясь дать свисток и тронуться. Ситуация висела на волоске. Сивый, увидев черного, как черт, машиниста и огнедышащую топку, попятился и перекрестился.

Пришлось мне выступить вперед, мягко оттесняя Кремня.

— Не краденое, дядя. С-под земли добытое. Все честно! — стараясь перекричать шипение пара, заявил я.

Кремень тем временем залез за пазуху и достал сверток. Развернул тряпицу, и в сером утреннем свете блеснула золотистая чешуя.

— А это тебе, Пров Силыч. Свежак, на ольхе копченый, еще теплый. Лещ — во! Аж жир течет!

Ноздри машиниста дрогнули. Ветер донес до него аромат дымка и рыбы, перебив серную вонь угольного дыма.

— Мы и с углем подмогли бы, — тут же добавил Кремень, почуяв слабину. — Ребята мои двужильные! Чтобы тебе, Пров Силыч, спину лишний раз не сгибать!

Машинист хмыкнул, вытирая руки промасленной ветошью. Предложение