Заморыш - Дмитрий Шимохин

— Едрит твоё коромысло… — выдохнул Штырь.

Глаза Кремня вспыхнули жадным, шальным огнем. Он протянул руку, словно хотел пощупать чудо, но я сжал кулак, пряча монету.

— Есть, значит. — Кремень расплылся в щербатой улыбке, и напряжение последних часов как рукой сняло. — Ну, Пришлый, ну, голова! Полтина! Живем, братва!

Он обернулся к стае, раскинув руки в широком жесте.

— Слыхали? Серебро! Сейчас в кабак, к Яшке Кривому! Водки возьмем, колбасы, хлеба ситного! Гуляем, босяки! Сегодня наш праздник!

Толпа радостно взвыла. Голодные глотки уже предвкушали жгучую сивуху и жирную еду.

— Стоять. — Мой голос прозвучал тихо, но холодно, как лязг затвора.

Гвалт оборвался. Кремень медленно повернулся ко мне. Улыбка сползла с его лица, сменившись недоумением, переходящим в злость.

— Чего «стоять»? — процедил он, сужая глаза. — Деньги есть. Чего жаться? Или ты, Пришлый, в одно рыло спустить решил? Не выйдет.

— Это не на водку, — твердо сказал я, глядя ему в переносицу. — И не на колбасу.

— А на что? — взвился Кремень. — На железки твои? На лопаты⁈ Ты что, удумал полтину в землю зарыть?

Он подступил ко мне вплотную.

— Ты, Пришлый, не дури. Мы сейчас на эту деньгу так гульнем — неделю помнить будем! А ты — «лопаты»… Да сдался нам твой свинец! Журавль в небе это, а полтина — вот она, синица жирная!

Толпа за его спиной угрожающе загудела, поддерживая вожака. Логика Кремня была им понятна и близка: урвал кусок — жри, пока не отняли. Завтра может и не быть.

Я понимал, что сейчас все висит на волоске. Если не переломлю их — просто отберут монету, пропьют её за вечер, и наутро мы снова проснемся нищими крысами.

— Гульнем, говоришь? — спокойно спросил я, не отступая ни на шаг. — Ну давай, гульнем. Прожрем все за час. Пропьем. Утром проснемся с больной башкой и пустым карманом. И снова объедки искать? Снова трястись, что зима скоро?

Я поднял сжатый кулак с монетой.

— Это не деньги, Кремень. Если мы это сейчас прожрем, завтра худо будет. — И шагнул к нему, понизив голос, чтобы слышал только он: — Ты же атаман, Кремень. Вожак, а не побирушка. Я тебе дело предлагаю. Настоящее. Мы этот свинец поднимем. В сапогах ходить будешь, а не в опорках. Или тебе нравится объедки со стола собирать?

Кремень засопел. Сиюминутная жадность боролась в нем с жадностью масштабной. Он смотрел на мой кулак, потом на голодную стаю, потом снова на меня.

— А если не выгорит? — глухо спросил он. — Если зря серебро потратим? Гришка обманет или свинца там с гулькин нос?

— Выгорит, — отрезал я. — Я отвечаю. Если пусто будет — сам тебе эту полтину отработаю. Зуб даю.

Секунду мы сверлили друг друга взглядами. Вокруг стояла звенящая тишина — пацаны ждали решения вожака.

Наконец Кремень сплюнул под ноги. Зло, с досадой, но решение принял.

— Ладно, леший с тобой, — рыкнул он, отворачиваясь. — Умеешь ты, Пришлый. Но смотри мне… Если завтра к утру мы пустые будем — я с тебя шкуру спущу.

Он махнул рукой стае:

— Не будет водки. Дело у нас.

По толпе пронесся разочарованный стон, но перечить Кремню никто не посмел.

Атаман повернулся ко мне и кивнул на выход из-под моста.

— Пошли к твоему Гришке. Пока я не передумал.

Земля под ногами хрустела. Вся почва здесь была нашпигована битым стеклом, шлаком и каплями брака, которые годами выбрасывали через забор.

Мы сидели в зарослях полыни, от которой першило в горле. Комары, обрадованные свежей кровью, жрали немилосердно, но хлопать было нельзя.

— Обманет он нас, — в десятый раз прошипел Кремень, нервно сжимая кулаки. — Точно говорю. Сдал надзирателю, сейчас облава будет. Или просто не придет. А мы тут как дураки с комарами воюем.

— Ждем, — коротко бросил я.

— Полтину жалко, — не унимался атаман. — Серебро же! На него неделю гулять можно…

За высоким дощатым забором, поверху которого была пущена ржавая колючая проволока, что-то хрустнуло. Потом раздался тихий, неуверенный свист.

Я подобрал камень и дважды, с интервалом, стукнул по доске забора.

Тук… Тук.

— Здесь я, — раздался приглушенный, дрожащий голос Гришки. — Вы тут?

— Тут, — ответил я, подходя вплотную к щелям. — Товар давай.

— А деньги?

— Сначала лопаты.

За забором посопели. Раздалось натужное кряхтение, скрежет металла о дерево.

— Лови!

Над кромкой забора показался черенок. Лопата перевалилась через верх и с глухим стуком упала в бурьян. Следом, звякнув о первую, приземлилась вторая.

Кремень коршуном метнулся к ним. Подхватил, взвесил в руке.

— Вещь! — выдохнул он. — Тяжелые, заразы. Казенные заступы, железо доброе, не жестянка. И черенки гладкие.

И тут возникла заминка. Тишина за забором затянулась.

— Деньги! — вдруг истерично выкрикнул Гришка. Голос его сорвался на визг. — Сначала деньги кидай! Полтину обещал!

— Сетку кидай, потом деньги! — прорычал Кремень, подходя к забору. — Иначе я сейчас перелезу и уши тебе оторву!

— Нет! — Пацан был на грани паники. — Кину сетку — вы убежите! Я вас знаю, босяков! Я без денег останусь, да еще и под суд пойду! Деньги вперед!

Гришка был прав. Любой нормальный беспризорник, получив товар, тут же сделал бы ноги, сэкономив серебро. Пацан был загнан в угол, напуган, и от страха мог наделать глупостей — убежать или закричать.

Я достал из кармана заветный полтинник. В темноте его не найти, если промахнусь.

— Кремень, дай лоскут.

Вожак молча оторвал кусок светлой подкладки от старой кепки. Я завернул монету в тряпицу, добавив внутрь увесистый камешек, чтобы сверток летел прицельно и не застрял в лопухах.

Подошел вплотную к доскам.

— Слушай сюда, Григорий, — сказал я тихо, но так, чтобы каждое слово вбивалось в его сознание, как гвоздь. — Я сейчас кину. Но если сетка следом не полетит…

Сделал паузу.

— Я знаю, где проходная. Помню твою рожу. И руку твою больную. Если обманешь —встречу завтра. Или послезавтра. И вторую руку сломаю — в крошево. Ты меня понял?

За забором повисло молчание. Только тяжелое дыхание слышалось в щели. Он понял. Это была не пустая угроза уличной шпаны.

— Кидай… — наконец выдохнул он.

Я размахнулся и швырнул сверток через забор.

Послышалось шуршание