Йарахонг. Город и тьма - Наталья Гунина

Жрецы Ахиррата ссорились. Голоса дробились и разлетались скачущим эхом. Отдельных слов было не разобрать, но сомнений не оставалось: согласия меж ними нет. Внезапно одна из фигур переменилась, уменьшилась и тяжелой горной галкой вылетела наружу. Игнасий смотрел на нее, не отрывая глаз, пока она не скрылась за краем здания.

Вот он, ответ на загадку черной птицы, не дававшую ему покоя! Превращение. И скорее всего, с помощью святыни, созданной богом искажений. Как она к ним попала? Была подарена? Потеряна? Украдена?

Игнасию никогда раньше не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь в городе превращался в галку, но многие ли внимательны настолько, чтобы заподозрить птицу? Пернатые везде. К ним так привыкли, что обращают не больше внимания, чем на резьбу на стенах или булыжники под ногами. А ведь именно эта галка следила за ним немалую часть дня. Именно она — Игнасий был уверен — подбросила реликвию Инаша в огненный храм. И она же могла незаметно подслушивать, вызнавать секреты и слабые места в течение долгого времени. Неудивительно, что пророкам удалось так легко разжечь свары и отвлечь внимание от себя.

Игнасий так задумался, что пропустил момент, когда со ступеней моноптера спустилась девушка. Она шла, пригнувшись, крадучись, но это было бесполезно: ее силуэт все равно отчетливо выделялся на фоне подсвеченной колоннады. Она высматривала что-то в темноте, но вдруг испуганно замерла, а затем резко развернулась и побежала.

За ней, отставая на несколько шагов, мчалась свора чудовищ.

Позади неторопливо следовало существо, завернутое, как в кокон, в подвижную тьму, бурлящую, перетекающую с места на место. Вертикальное, похожее на веретено с заостренным верхним концом, ростом чуть выше человека, оно бесшумно скользило над самой поверхностью мостовой.

Игнасий похолодел. Ему уже случалось видеть такое в детстве. Разумеется, не вживую, а на страницах старой книги. Он нашел ее на одной из верхних полок, когда перечитал все, до чего мог дотянуться. Рисунки старого художника искусно изображали порождения темных богов, ужасные и притягательные одновременно. Игнасий не мог оторваться от страниц, пока не дочитал книгу до конца, а потом еще много ночей просыпался от кошмаров. Со временем впечатления сгладились, затертые другими книгами и занимательными историями, но надпись под этим рисунком он помнил до сих пор. «Доспех избранного жреца тьмы».

Изгнанный бог тьмы вернулся.

* * *

На половине пути ты снова теряешь решимость. Губы и подбородок начинают дрожать, шаги укорачиваются, замедляются. Сколько же с тобой мороки, дитя. Пожалуй, и правда стоило поискать кого-то более зрелого, хотя в тот момент особенно выбирать не приходилось. Предвкушение смешивается с ядовитой досадой. Ты что-то бормочешь. Беззвучно, одними губами.

— Громче, дитя. Если не желаешь стать немым.

Голос звучит пренебрежительно-резко, но сколько можно заботиться о твоих чувствах! Даже в случае, если ты, дитя, до сих пор необходим.

— Пожалуйста, — лепечешь ты еле слышно.

Ты просишь о том, чтобы перебить их собственными руками, как того глупого чужака? Похвальное желание!

Ты до крови закусываешь губу и мотаешь головой так, что немытые лохмы бьют тебя по лицу.

— Пожалуйста, — повторяешь упрямо, — пожалуйста, можно их оставить живыми? Всех, кроме главы?

— Оста-а-авить? — голос шуршит, как сминаемая жесткая бумага и бьет, точно плеть. — Ты глуп, дитя. Глуп, жалок и беспечен.

Оставить, чтобы они жили? Чтобы лелеяли мечты о мести? Чтобы вскоре вернули своего бога? Это нелепо!

Тьма, обволакивающая тебя, шипит злой змеей. Ты дергаешься, как от удара. Глаза наполняются влагой. Тебя не узнать, дитя. Куда подевалась твоя ненависть? Как клокочущая яростная страсть в твоем сердце обернулась жалобным скулежом? Ты жалок в своем унижении, дитя. Они все виновны, забыл? Врагов нельзя оставлять в живых. Ты понял?

Ты быстро сглатываешь и киваешь. Голова мотается на тонкой шее, как у тряпичной куклы.

Ты замолкаешь и смотришь только себе под ноги. Колени, бедра и ступни передвигаются равнодушно, безжизненно. Правильно, дитя. Хорошие мальчики должны подчиняться своему богу. Баргесты бесшумно скользят рядом, подстраиваясь под твой шаг. Скалят игольчатые клыки, прижимают уши, готовые в любой момент сорваться рысью.

Ты идешь, погруженный в мысли, и не чувствуешь, как меняется город вокруг тебя. Витражные стекла, раскрашенные лица барельефов, живые цветы в кадках теряют избыточные оттенки. Люди за тонкими стенами вздрагивают, теряют нить разговора и бездумно таращатся в пространство. Пытаясь понять, что именно они ощутили, тянутся неловкими пальцами к вышнему миру. Кто-то бормочет и мечется во сне. Неужели в этом городе сегодня остались спящие? Внимание мелких божков облепляет тебя, будто мошкара. Ты не чуешь и этого. Твое восприятие далеко от совершенства. Но пока о них можно не тревожиться. Они разрозненны и слишком слабы, чтобы принимать их всерьез. Сперва необходимо добить оставшихся приспешников Ахиррата.

Твое рваное дыхание и участившийся пульс дают понять, что ты опять что-то задумал. Вот непоседливый ребенок! Ты делаешь вид, что волочешься нога за ногу, но мышцы напряжены. Глаза украдкой из-под ресниц косят то в одну сторону, то в другую. Высматриваешь пути побега? Глупое дитя. Твои примитивные желания слишком очевидны.

Ты резко машешь рукой и командуешь баргестам бежать. Видимо, полагаешься на внезапность. Твари подчиняются с радостью и злым азартом, а ты бросаешься в другую сторону. Тьма позволяет тебе сделать несколько десятков шагов. Надежда вспыхивает в твоем мозгу так ярко, что ее, должно быть, видно с соседней улицы. Наивное дитя!

Тебя подхватывает около узкого проулка, сбивает с ног и закутывает в полотнище темноты так плотно, что не высунуть и носа. Довольно. Ты дал клятву. Тьма теперь в твоем сердце, в твоих легких, в твоих зрачках. Тебе некуда и незачем бежать. В другое время ты мог бы порезвиться, но теперь это отвлекает от важной цели.

Именно таким, туго запеленутым в тьму, как младенец в одеяло, ты достигаешь границы главной площади и останавливаешься на ее краю. Короткая пауза не повредит. Ожидание делает месть слаще.

Ты широко распахиваешь глаза от неожиданности, когда из панциря-кокона без всякого твоего участия выхлёстывают тонкие, как паутина, нити и хватают низко летящую птицу. Галка кричит и дергается, пытаясь вырваться, но ее упорства недостаточно. Крылья быстро теряют силу. Птица падает испорченной игрушкой, еще в воздухе превращаясь в нечто иное.

Только когда она оказывается на земле, ты понимаешь то, что было очевидно с самого начала. Это обращенный человек, один из твоих врагов. Он изломан и смят. Он больше не дышит.

Ты чувствуешь торжество? Чувствуешь? Прислушайся к себе. Как сладостно это ощущение, когда враги сами летят в расставленные сети, будто их привлекает