Чёрная печать империи - Анастасия Разумовская

Мужчина продолжил. Дверь приоткрылась. Кто-то выдохнул и попятился. Лёха представил, как они выглядят со стороны, хохотнул. Подхватил женщину под руку, уволок из камеры. Трубецкая не сопротивлялась. Они прошли мимо двух алых, как пионы, девиц, сбежали по лестнице и вышли на брусчатку прямо навстречу злому ноябрьскому ветру. Баев чувствовал, что Даша словно ослабла, уступила его напору. Это и радовало, и тревожило. Будто её что-то сломало. И всё же, торопясь закрепить успех и вытащить свою женщину из-под ног гигантов, Лёша увлёк её к Никольским воротам. Пока согласна. Пока…

– Там усадьба. Старинная, времён ещё Екатерины Романовой. Пруд, берёзы там… грибы. По осени, конечно. Сад вишнёвый. Помнишь, как у Чехова, а? Тихо, спокойно. И Марья Степановна человек хороший. Ворчунья, правда, но беззлобная. Тебе понравится, Даш.

– А ты?

Вопрос был ниже пояса.

– Я что-нибудь придумаю. Буду гонять к тебе на выходных.

Лёша почувствовал, как она напряглась. Понял, что срывается.

– Или, хочешь, переведусь в Москву? Даш, это ж не насовсем. Гроза отгремит, развеется, и ты снова…

Они уже шагали под кирпичной широкой аркой, и вдруг Даша замерла. Посмотрела на него резким, холодным взглядом. Отстранилась, убрала руки за спину.

– И на положении кого я буду жить у твоей тёти, Баев?

Засада. Капитан невольно отвёл взгляд, но затем вынудил себя смотреть прямо в потемневшие глаза любовницы.

– Можно легенду придумать. Давай по пути, Дах? Можно сиделкой, горничной, компаньонкой. Пойми ты: это временно всё…

Она сделала шаг назад, и Лёша с досадой увидел, как непримиримо выступил вперёд острый подбородок.

– Нет, Лёш. Я не барышня, я – старший лейтенант жандармерии. Задета честь моего мундира. Я не буду бежать и прятаться, как крыса. Я во всём разберусь. Сама, если ты не поможешь.

Развернулась и зашагала обратно. Капитан снова выматерился, догнал. Схватил за плечи.

– Даш, а ещё ты – моя женщина. Да пойми ж ты это! Я не могу допустить, чтобы этот псиный поезд прошёлся по тебе.

Она дёрнула плечами, раздражённо отстраняясь.

– Я сначала жандарм, а потом – всё остальное.

– Даш… Давай в «тайге» поговорим?

– Не о чем тут говорить, Баев. Ты же знаешь, я не меняю…

Ускользала из его рук, из его власти, от него. Он невольно стиснул женские плечи крепче.

– Даха, я разберусь. Обещаю. Пожалуйста, прошу тебя. Дай мне тебя защитить!

– Иди ты нахрен, – рявкнула она и вырвалась.

Это был провал. Окончательный и бесповоротный. На секунду у него возникло острое желание скрутить, согнуть, затолкать в машину силой. И пофиг, что будет злиться. Что обидится смертельно. Что… главное – защитить, спасти, а всё остальное будем решать потом…

Лёша скрипнул зубами.

Не вариант. Привлекут внимание полиции. И Дашку снова арестуют. А уж брыкаться та горазда, тут даже мёртвый полицейский проснётся.

– Хорошо, – процедил мрачно. – Твоя взяла.

– Ты поможешь?

Серые глаза-тучи полны молний враждебности, колючей настороженности. И надежды.

– Помогу. Иркутск. Алатырь. Вероника. Лавка. Как передать инфу?

– Я сама тебя найду.

– Понял, господин старший лейтенант. Честь имею.

Он козырнул, отвернулся и зашагал прочь, скрипя зубами. Идеалистка. Дура. Задавака. Какой была, такой и осталась. Идиотка. Любимая маленькая идиотка. Даша догнала, обхватила пояс, прижалась щекой.

– Спасибо.

На мгновенье ему захотелось расцепить её руки, отшвырнуть прочь. Лёша обернулся, притиснул женщину к себе. Поцеловал в лоб.

– Всегда к твоим услугам, малявка. Обещай, что подумаешь насчёт Москвы?

– Подумаю.

– Беги давай. А то засекут же.

А потом смотрел как она, не торопясь, уходит. Сам когда-то обучал её мужской походке, повадкам, вот этой чуть сутулой осанке работяги из низшего класса. Не обнаружив хвоста, выдохнул и направился к «тайге».

Глава XVI

– Баев? Ты чего забыл в отделе в выходной? – удивился Выхин, когда Лёша молча прошёл к ноуту и угрюмо плюхнулся за стол.

– Я люблю свою работу, я приду сюда в субботу, – проворчал Баев, загружая «Добромысл-2020». Хреновая, сырая оперативка, но что уж есть. Лучше бы оставили предыдущую версию.

Тимыч заржал, и Лёхе захотелось треснуть в братскую жандармскую рожу кулаком.

– Кофе принести?

– Ну, принеси. Кстати, Выха, ты с какого перепуга дело о стриже в Аксельбантах закрыл?

– Так всё чисто ж.

– Ну и с хрена ли было торопиться? Дашка вышла бы и закрыла сама.

– Ну вот выйдет и скажет спасибо, что от писанины её избавил. Тебе с ликёром?

– С водярой. Шуруй давай.

Баев зашёл в личный кабинет «оперативного штаба», вбил пароль. Выбрал «вещдок по серийному номеру» и ввёл цифры с бумажки, найденной в кармане. Затем в поле «вид вещдока» выбрал «фотоаппарат», и тотчас подгрузился «Алатырь». Хмыкнул, когда всплыл результат. Значит, версия с Шахом, анонимно устраивающем фотосессию красоток где-то в подполье – не катит. Тем интереснее. Выписал фио владельца и краткие сведения. Пробил и ещё раз хмыкнул. Даше понравится.

Следующей шла Вероника Станиславовна. Поиск выдал и профиль в общаторе, и все данные. Невеста, значит… Гм. Но всё было скучно и прозрачно: не привлекалась, не замечена, не состояла. Лавка на Введенской тоже оказалась чиста и числилась за «Еленой Станиславовной Вержбицкой», тёткой девчонки по отцу. И тоже: не привлекалась, не состояла. Незамужем. Шестьдесят восемь лет, инвалид по зрению. Гм. Записал обе квартиры, числящиеся за Вержбицкими. Разглядел семейные фото: опрятненькие, милое семейство, ничем не выдающееся. Глазу не за что зацепиться.

– Ваше кофе, Вашвысокбродь! – дурачащийся Тимыч протянул стаканчик из аппарата.

– Ваш.

– Что?

– Кофе – это мужик, Выха. Брутальный, чёрный мужик. Мулат.

– Душнила. Ох, какая деваха! Будь другом, кинь ссылку. Я б замутил.

– И пошёл бы в ссылку. Не про твою честь девчонка.

– А что так?

Тимыч был приятелем ещё со времён пластмассовых самосвалов и разрисованных фломастерами обоев. Но сейчас назойливость товарища Лёху бесила. Он резко крутанулся на кресле и уставился в круглое лицо Выхина с плохо скрытой яростью.

– Тебе заняться нечем? Помочь найти дело?

– Какие мы нервные.

Выхин пожал плечами и отошёл. Лёха понимал, что злится на товарища из-за Даши. Не мог не думать о том, что если бы Тимыч не отправился за долбанными каперсами, то в ту ночь в Аксельбанты поехала бы не Трубецкая. И никто бы не пострадал. Кроме стрижа, конечно. Артём никогда не нарывался