Чёрная печать империи - Анастасия Разумовская

запроса. – 1975 года рождения». Компьютер странно пискнул. Лёша стиснул зубы. Пошёл, пошёл сигнал на Псарню, что в овчарню волк забрался. Значит, времени мало. Информации тоже было немного, минут на пять чтения, и Лёша сразу вышел из сетки. Быстро отправил отчёты куда надо, выключил комп.

Пальцы мелко дрожали. Идея с собственным увольнением и поездкой инкогнито в Сибирь с Дашей оказалась на удивление привлекательной. В принципе, если так подумать, Дашино согласие не обязательно. Как-то ж похищает девчонок банда Нетопыря. Надо будет уточнить у коллег из полиции, как это проворачивают.

Лёша поднялся и вышел. Из кабинета, и участка, из решимости бороться с князем.

Да и бог с ней, с карьерой. Вечные переработки и недосыпы, террористы эти… малявки наивные – революционеры. А там – ширь лесов и… тундры? Где-то там ещё и тундра ведь есть. И сияние северное… Красота, должно быть.

Баев вытащил сигарету, задымил, вдыхая с наслаждением табачную горечь. И представил Дашу в вышитом сарафане, выходящую из реки, с веночком на голове. С косой до… ладно, ко́сы Дашенция не любит. Ну и чёрт с ними, с косами. Главное, что Даша выходит сама, своими ногами, а не кто-то выносит её распухшее, изъеденное рыбами тело.

– В трюме нет мяса, кончилось пиво… – заорал мобильник.

– Да.

– Алексей Иванович, я просила вас к пяти быть дома, мастер маникюра подошёл…

– А Николай Николаевич попросил меня помочь на работе. Елизавета Григорьевна, сделайте одолжение: не нарывайтесь.

Лёша сбросил вызов.

Ну и где тебя искать прикажешь, Даша?

– Чёрт знает, что такое, – проворчал капитан, садясь за штурвал «тайги», – нормальные драконы прячут принцесс в пещеры. И сразу ясно: где искать, куда бежать. Хренового ты дракона ты себе выбрала, Дашка.

***

Дворец Шереметьевых на Фонтанке переливался огнями. Играла лёгкая музыка, и деревья разбитого перед главным фасадом сада искрились гирляндами. Лиза всё ещё ворчала и возмущалась – хотя кто там увидит эти ногти и волосы через белые перчатки? – но сейчас она почти не раздражала Баева. Он понимал, что его побег нанесёт непоправимый удар по репутации этой низенькой, пухленькой женщины со вздёрнутой верхней губкой и немного каплевидным носиком. Маленьким таким, словно кто-то прищипнул лицо и чуть потянул на себя, шутя. Лиза очень любила все эти светские тусовки: приёмы, променады, салоны. Но после того как от неё сбежит муж, в приличное общество госпоже Острогорской вход будет закрыт.

Баев знал, чем ей обязан: Катасонов действительно тянул его вверх, и действительно Лёша в свои тридцать пять мог стать майором. В сорок – полковником. Конечно, Николай Николаевич заботился не столько о преемнике, сколько о собственной племяннице. Сейчас Лиза могла посещать подобные рауты потому, что её дядя был главой Особого отдела, но если дядюшка выйдет в отставку…

А Николай Николаевич после такого позора непременно выйдет в отставку…

Лёша стиснул зубы.

– Да-да, дорогая. Обязательно сделаю. И маникюр, и эту… как её…

Лиза закатила глаза:

– Алексей Иванович, помолчите вы богов ради! Не позорьте ни меня, ни себя.

И он молчал. И расшаркивался перед всеми, с кем здоровалась Лизонька. И немного, вежливо так, улыбался. За эти годы Лёша поднаторел изображать мраморного истукана, величественного и углублённого в собственные думы.

Сегодня ему повезло: Шереметьевы устраивали домашний концерт со знаменитым пианистом, прибывшим откуда-то из Италии, и потому говорить с кем-либо о чём-либо было не нужно. Как граф умудрился протащить итальянца через все кордоны и сферы, Баеву было совершенно непонятно. Когда в конце семидесятых появились твари, и государства, едва не устроившие третью мировую, разобрались, что насекомые-гиганты – это не секретное оружие кого-то из них, а генетические мутации, и совместные действия против тварей нихрена не работают, все начали дружно отгораживаться, кто чем мог. И уж с конца-то восьмидесятых точно свободный проезд через границы был закрыт. А тут… музыкант! Что значит: богачам закон не писан.

Лёша взял бокал с шампанским (из Шампани, вестимо, это ж Шереметьевы) и выпил залпом.

Он родился в небедной семье. У его отца было имение под Царским селом, и ещё одно – под Выборгом. Но… сейчас капитана глодала зависть. Можно хоть из шкуры вылезти, но для Шереметьевых ты всегда останешься плебеем, которого они принимают из барской милости. Жаль, Даша этого не видит. Сразу бы поняла: законы написаны не для этих людей. Носатый кудрявый музыкант во фраке лопотал что-то на исковерканным историей языке древних римлян, и Баев только выхлебал третий бокал, как вдруг все разом смолкли.

Могучая Ирина Ивановна Шереметьева поднялась со своего кресла, простёрла пухлые ручки и, улыбаясь, заворковала:

– Галактион Родионович! Князь, какое счастье вас видеть!

Лёша обернулся рывком.

Его поразил рост и ширина плеч «дракона». Чёрный с серебром мундир опричника подчёркивал тело геркулеса. «Интересно, в кого обращается этот?» – угрюмо подумал капитан и взял ещё бокал. Лизонька уколола бок мужа шпилькой.

– Алексей Иванович! – прошипела, не разжимая губ.

«Этот Пёс преследует мою женщину. Из-за этого утырка её били. На семёрку били. Из-за него Дашка в бегах, неизвестно у кого, неизвестно с кем. Но я должен ему кланяться и улыбаться». Что-то приветливое промурлыкала Лизонька, и в её глазках просиял восторг. Баев не любил жену, но это была его жена. Бокал хрустнул в кулаке.

В Шаховском Лёшу бесило всё: аристократическая самоуверенность, высокомерная холодность. Князь принимал все эти знаки внимания, как нечто изрядно докучливое, но необходимое. Олимпийский бог, спустившийся к простым смертным. Осознающий, что своим появлением оказался всем честь. И Даша. Бабочка, которую вот этот раздавил и не заметил даже.

Баев поставил сломанный бокал на столик и резко встал.

– Ваша светлость, до концерта ещё минут пятнадцать, если не ошибаюсь. Могу ли попросить вас о приватной беседе? Мне хватит десяти минут.

– Алекс-с-сей! – забеспокоилась Лиза, всё так же сквозь зубы.

Чёрные, узковатые глаза холодно взглянули на Лёшу.

– Мы знакомы?

– Заочно. Алексей Иванович Баев, капитан отдела по особо важным преступлениям императорской Санкт-Петербургской жандармерии.

Вспыхнули золотистые искорки заинтересованности.

– Извольте.

– Но Галактион Родионович! – запротестовала Шереметьева, бросив укоризненный взгляд на Баева.

Казалось, даже тёмно-вишнёвый шёлк её платья замерцал осуждающе.

– Я не задержу Его светлость надолго, – улыбнулся Алексей.

Шаховской не счёл нужным что-либо комментировать.

Глава XVII

Они вышли во внутренний дворик, где журчал маленький фонтан.

– У вас пятнадцать минут, – князь обернулся к капитану. –