На пути к победе - Герман Иванович Романов

заводской ремонт. А вот у противника назревала катастрофа — оставленные на поле боя подбитые танки моментально становились безвозвратными потерями, причем, если существовала реальная угроза, что поврежденная бронетехника может быть ночью эвакуирована противником, то командир каждой стрелковой роты должен был ее незамедлительно сжечь. Для этого имелись бутылки с самовоспламеняющейся жидкость — от «коктейлей Молотова» отказались еще зимой сорок второго года. Так что Гудериану трудненько придется с восстановлением мощи «панцерваффе», недостаточное производство танков немцы компенсировали отлаженной в войсках ремонтной службой. А тут все — отступающая армия несет в бронетехнике безвозвратные потери большие, чем наступающая, и это стало одним из основных правил войны. Потому в сорок первом году РККА понесла чудовищные потери, а немцы, хотя имели в составе в пять раз меньше танков, постоянно наступали, полностью владея инициативой.

— Вот китель, товарищ маршал, наденьте. В портфеле пара запасных погон, я один приладил. Сейчас помогу, надо только пригнуться. И шлемофон лучше надеть, фуражек у нас нет. Если разрыв близкий будет, голову все защитит, хотя не каска, конечно. Да и по нему наши быстро опознают. Немцы такие не носят, а на танках десантники.

Старшина помог надеть китель на рубашку, затянуть ремнем, пришлось встать на колени, чтобы голова не показалась над краем. Мысленно отметил, что с ординарцем повезло, расторопный и инициативный, увидел беспорядок в обмундировании, тут же исправил по собственному почину. И запасливым оказался — шлемофоны с собой взял, в баул засунул. Предусмотрительный ординарец к тому же, насчет шлемофонов заранее подумал.

В кителе маршал почувствовал себя гораздо уверенней, особенно когда ремень затянули. Надрывно болела нога, да и ощущения самые мерзопакостные, будто через мясорубку пропустили по винту, только ножи не поставили на выходе. Но то, что эпопея все же приближается к финалу, становилось понятно — танковая атака скоротечна. Три километра бронетехника проходит за шесть минут максимум, окопов здесь нет, проволочных заграждений и мин тоже — немцы просто не успели их выставить.

— Хиленькую оборону расстроенного обстрелом мотоциклетного батальона сметут, им «панцер-ягеры» не помогут. А там по двум направлениям надлежит действовать — и первым делом из села разведбат выбить, запросить налет штурмовиков. Выдвигающуюся колонну растрепать, хотя немцы сейчас лихорадочно оборону по гребню занимают. Но «сорок четвертые» их в чернозем траками утрамбуют, нет сейчас у немцев против их надлежащего оружия у пехоты. И «панцершреки» не помогут — у нас танки экранированы. Но как их предупредить, непонятно, тут не высунешься…

— Я сам их поведу, товарищ маршал, моя бригада — значки наши на башнях, прах подери, сейчас.

— Давай, подполковник, действуй — приговор трибунала отменяю своей властью, звание возвращаю. Давай, портянку возьми, отсюда помаши, заметят, лишь потом вылезай, а то десантники скосят. От моего имени приказывай, разрешаю — имеешь полное право! Вот тебе мандат!

Григорий Иванович сорвал с шеи ленту с маршальской звездой, протянул и хлопнул самочинно «реабилитированного» офицера по плечу. Затем сунул ему в руки грязную портянку, тот сразу же стал ей размахивать, и медленно вылез из воронки — по нему не стреляли. Наоборот, танк встал как вкопанный, десант посыпался горохом на землю — автоматчики ловкие, собранные, видно, что знают, с какой стороны репку есть. А подполковник бросил какой-то приказ стрелкам, взобрался на танк отработанным сотнями посадок приемом, уже у открытого башенного люка, скользнул вовнутрь. «Сорок третьи» продолжали идти вперед, показалась вторая волна — немного танков и «саранча», маленькие и юркие бронетранспортеры с самоходками, «маталыги». Сразу видно, что Черняховский проводил контрудар серьезно, выдвигаемым из второй линии мехкорпусом. А стрелки уже у воронки, оторопело смотрят на шитые золотом маршальские погоны, на набор из двух рядов орденов, плотно стиснутыми шеренгами.

— Вперед, в атаку! Нельзя стоять, вперед! За мной, ребята! За танком держаться, броня прикроет!

Кулик вылез из воронки, красочно взмахнув рукой — его узнали, благо в газетах портреты часто печатали, примелькались. Заорали с радостными лицами, побежали следом за рванувшим «сорок третьим». А вот он только шаг сделал, как тут же сграбастали, как куль с картошкой понесли до «маталыги», что встала рядом как вкопанная. Разглядел осчастливленного донельзя майора, припомнил — офицер из штаба Полубоярова. Загрузили бережно, старшина прикрыл собственным телом, другие двое тоже, радист что-то орал в микрофон, «маталыга» буквально рванула с поля сражения, увозя его тушку туда, где уже не рвутся вражеские снаряды. И судя по тому, как немилосердно трясло, конечным пунктом станет медсанбат…

Танки Т-54 с десантом на броне в атаке — время идет, прошло со времен войны достаточно, а ничего не меняется…

Глава 40

— Нет, храбрость вы проявили, товарищ Кулик, недюжинную храбрость, — в голосе Сталина прорезался такой сарказм, что будь на голове волосы, они бы второй раз за этот долгий день встали дыбом. И хотя Верховный главнокомандующий находился на другом конце провода за многие сотни километров, чувствовалось, насколько он раздражен.

— Не каждый пойдет в рукопашную схватку, получит два ножевых ранения, и при этом захватит ценнейший образец оружия противника. А потом с пистолетом в руке будет поднимать в атаку залегших под огнем пехотинцев. Даже ногу вывернул от такой прыти. Тут про подвиги казака Кузьмы Крючкова писать не нужно, у нас на такие случаи маршал Кулик есть! Вы сколько раз за войну в танке горели, товарищ Кулик?

— Два раза, товарищ Сталин, но так вышло…

— Так вышло, а в таких случаях подумать, вам в голову не приходило? Вы маршал, а ведете себя порой, как простой солдат! Для моего заместителя и члена ГКО такое поведение недопустимо!

Гнев прорезался — и, судя по короткой паузе, Иосиф Виссарионович все же обуздал раздражение, он умел это делать, прибегая к трубке. Голос прозвучал почти спокойно, но с ощутимым в нем сарказмом.

— А мы наградим вас за проявленную храбрость, а то как-то несправедливо — маршал воюет, подвиги совершает, а достойных наград нет. Мне, как верховному главнокомандующему такое не нравится, разговоры пойдут, что подвиги и самоотверженность не вижу и не ценю. Мы тут посоветуемся с товарищами и решим, что делать.

Кулика пробил, как говориться, «цыганский пот», липкий и холодный. Какие на хрен шутки, угроза не шуточная, осязаемая, реальная. И поторопился сказать, понимая в какое опасное положение попал.

— Виноват товарищ Сталин, но бывают ситуации, когда маршалу приходится самому воевать. Это как раз из таких — противник все танки расстрелял, бронетранспортеры сжег, в засаду ведь попали. Пришлось уходить пешком и прорываться с боем.