Старые недобрые времена 2 - Василий Сергеевич Панфилов

Увы… тревожность давит на подсознание, и вполне осознавая всю необычность и красоту Нотинг-Хилла, наслаждаться видами решительно не получается! Всё время то военное всплывает, с возможными артиллеристскими засадами и снайперскими позициями, то разного рода полицейщина, когда решительно все под подозрением, как филеры и возможные агенты.

Сойдя с омнибуса, Ванька, оглядываясь поминутно, немного поплутал, но чернокожий садовник, весьма неожиданный в этих краях, подсказал ему дорогу.

— Вона тудой, мистера, — с протяжным гнусавым акцентом тыкал мозолистой рукой губошлёпый британец, — тама налево, а потом фонтан за оградкой будет, и вы, мистера, сверните…

Вручив ему несколько пенсов, попаданец, как никогда остро чувствующий себя русским, отправился по указанному адресу. Садовник, несмотря на ужасающую дикцию, дал вполне толковые пояснения, и вскоре герой увидел особняк человека, разбуженного декабристами.

' — Ах ты чёрт, — заполошно, и в общем, не нужно спохватился он, впадая почти что в панику, — голос! Ну точно!'

Не без труда вспомнив давние разговоры одного из университетских приятелей, немного двинутого на детективах, он достал носовой платок, разорвал его на две части, скатал их в тугие шарики, и, стараясь не слишком уж оглядываться по сторонам, запихнул себе за щеки. Это, якобы, изменяет не только внешность, но и дикцию.

Герцен, массивно бородатый, обильно заросший, одетый в домашнее платье, встретил его в дверях большого, со вкусом обставленного кабинета, и, увидев, неожиданно нахмурился.

— Кто вы, сударь? — резко заявил он, скрещивая на груди руки, — Я ожидал совсем другого человека!

— Простите? — удивился попаданец, остановившись, — Я уже сказал вашему дворецкому, что у меня есть бумаги из России, которые я хочу передать вам.

— Это не… — начал было Герцен, но, махнув рукой, успокоился, и отошёл в сторону, освобождая вход.

— Простите, сударь, — вежливо сказал он, усаживаясь в обитое бархатом кресло, и изящным жестом предлагая своему гостю последовать его примеру, — Итак…

— Ещё раз простите, — уже усевшись, коротко поклонился попаданец, старательно вспоминая свой привычный говор из двадцать первого века, который, по мнению жителей России века девятнадцатого, «Как у какой-то немчуры, прочти Господи! Вроде и на русском говорит, но как-то не по-человечески!»

— Имя назвать не буду, во избежание… — не договорив, он снова едва заметно поклонился.

Герцен, перебирая пояс халата, нервно кивнул, очевидно, если и не привычный к такому поведению, то как минимум не видящий в этом ничего из ряда вон выходящего.

— Мне случайно, — выделил голосом попаданец, подчёркивая тем самым, что он не имеет отношения к революционным кругам и им сочувствующим, — попали в руки документы. Владелица пансиона в…

— Впрочем, неважно, где именно! — якобы перебил Ванька сам себя, используя отрепетированную заготовку для большей достоверности.

— Её постоялец умер, — продолжил он, мельком отслеживая реакцию Герцена, — как она предполагает, от скоротечной чахотки, оставив после себя немного имущества и какие-то бумаги на русском. Сама она, разумеется, разобраться не смогла, и попросила меня, зная, что я понимаю этот язык.

— Вюртемберг? — пробормотал хозяин дома, кажется, имея в виду акцент и происхождение гостя, — Или всё-таки Брауншвейг?

— Я, — попаданец, просивший о инкогнито, укоризненно глянув на Герцена, смутившегося неожиданно ярко, аж до краски, — всё-таки продолжу, с вашего позволения?

— Да-да… — ещё сильнее смутился хозяин особняка, — продолжайте! Прошу меня простить!

Кивнув, попаданец коротко обрисовал, как он, проверив бумаги, обнаружил, что они имеют касательство к военным поставкам в Севастополь, а так же разного рода махинациям, и решил отвезти их, раз уж всё равно по пути, ему, Герцену, как известному в Российской Империи литератору.

Александр Иванович, мня себя, очевидно, фигурой более значимой и масштабной, досадливо поморщился, не осознавая этого, но перебивать гостя не стал.

— … таким образом, передавать их властям Российской Империи я посчитал неуместным, — педантично подытожил Ванька, — полагая, что вы сумете распорядиться ими куда как лучшим образом.

— Н-да… — протянул владелец особняка, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, — ситуация! Прямо-таки авантюрный роман, ни больше, ни меньше! Да ещё и Севастополь… здесь, сейчас…

— Полагаю, — задумчиво продолжил Александр Иванович, говоря куда-то в пустоту, что выглядело со стороны несколько странно, — это может стать хорошей оплеухой правительству, и может, сподвигнет наконец императора на реформы не только армии, но и гражданского общества? Сомнительно, конечно, но всё же… если не делать ничего, то и изменений никаких не будет, а так у нас, у России, у гражданского общества, будет хотя бы надежда.

Попаданец уже собрался было откланиваться, оставив владельца особняка наедине с бумагами и грандиозными планами на их использование, но в кабинет вошла довольно миловидная дама, едва заметно нахмурившаяся при виде гостя, и, кажется, надеявшаяся увидеть здесь совсем другого человека.

— Наталья Алексеевна, — заулыбавшись, тут же вскочил Герцен, — э-э… позвольте представить вам… кхм, человека, который принёс мне очень интересные документы касаемо России.

Ежи, вскочив, вытянул из лакейских воспоминаний отставного офицера-пруссака, гостившего у Бориса Константиновича, и отрапортовал, что он, несомненно, рад знакомству…

Надолго это не затянулось, и несколько минут спустя,он с нескрываемым облегчением покинул особняк, оставив Герцену документы и размышления о судьбах России.

— Кхм… — передразнил он владельца особняка, запутавшегося в любовных связях. Нет, не то чтобы его, человека из двадцать первого века, смутило, что известный оппозиционер живёт с чужой женой. В то время как с его бывшей, ныне покойно супругой, жил его друг, Гервег…

… пусть их балуются, как хотят! Взрослые люди, и не ему, да… но это смущение, неловкая пауза, «Кхм», в конце концов! Ну разве не забавно⁈

' — А особенно забавно, — едко добавило подсознание, — что человек, считающийся едва ли не предтечей революционного движения, этаким Ильёй-пророком от социализма, имеет в России поместье[i], и кажется, крепостных. Но это, разумеется, другое…'

Несколько минут спустя, отойдя подальше, он несколько успокоился, не чувствуя уже ни нелепого, истеричного, какого-то наркоманского веселья, ни былой тревожности. Выплюнув украдкой в руку склизские остатки носового платка, так же, украдкой, выкинул их в пыль возле ограды одного из особняков.

Мир не то чтобы сразу заиграл яркими красками, но тревожность немного отпустила, а пульс перестал частить, снизившись почти до нормального.

Дождавшись наконец омнибуса, выкинул недокуренную, третью по счёту папиросу, вскарабкался внутрь и уселся на деревянной жёсткой скамье,