Старые недобрые времена 2 - Василий Сергеевич Панфилов

У каждой из групп свои особенности, свои правила игры, свой негласный этикет, и, зная их, можно хоть как-то предсказывать логику событий. Но здесь⁈ Нет, решительно невозможно, если только не стать параноиком, подозревая всех и вся и не выходя на улицу.

Чувствуя себя несколько разгорячённым, он вышел проветрится, полагая, что чуточку в стороне от шума, от взвизгов проституток и взрывов хохота, от музыки и клубов табачного дыма быстрее придёт в себя. Быстро глянув по сторонам, кривовато усмехнулся.

— Аве, паранойя! — сказал он неведомо кому, приваливаясь спиной к дереву и достав из портсигара папироску и бездумно разминая её пальцами.

' — Уже мерещится всякое, — с досадой подумал он, — как будто спину глазами сверлят! Вот ведь! Один разговор, и у меня уже крыша едет!'

Оттолкнувшись спиной от дерева, он остановился, пряча папиросу назад в портсигар, и, сунув руки в карманы, неспешно отправился назад, к виднеющемуся в полусотне метров генгету, отчасти скрытому за деревьями.

Услышав за спиной какое-то шуршание, попаданец оглянулся машинально…

… и ощутил на горле удавку, рванувшую его назад!

Крутанувшись, он попытался было одновременно напрячь шею, чтобы просунуть под удавку хоть кончики пальцев, и выкрутится, оказаться с душителем лицом к лицу, но увы!

Почти тут же в памяти всплыло воспоминание, что именно так в Севастополе снимали вражеских часовых! Сам он по тылам особо не шастал, но насмотрелся разного на три жизни вперёд.

' — … и в ноги, — вспомнил он краешком сознания, — второй'

И действительно, какая-то фигура, плохо видимая в темноте, метнулась ему в ноги…

… чтобы налететь прямо головой на сильнейший удар, от которого второй нападающий безжизненно отлетел назад, а самого Ежи оттолкнуло на душителя. Не сильно…

… но этого хватило, чтобы подцепить пальцами удавку и почти выкрутиться…

… но сильнейший удар в ухо оглушил его! Ещё чуть, и…

— Врёшь, сукин сын, — бормотал тем временем душитель, — от меня ни один супоста…

Не договорив, он напрягся и ослабил удавку, и Ежи тут же вывернулся, отталкивая…

… ужё мёртвое тело.

— Ф-фу… успел! — выдохнул знакомый «кот», вытирая нож об одежду убитого, — Случайно заметил! Вышел… а, неважно!

— Нет, ну какие наглецы! — продолжает возмущаться сутенёр, подходя к слабо стонущему напарнику душителя и несколько раз всаживая в него нож, а потом повторяя алгоритм с вытиранием об одежду, — Залётные какие-то!

В глазах кота искреннее возмущение действиями залётных, а само убийство — да ерунда какая! Привычно.

— Благодарю, — немного отойдя, кивнул попаданец, — Я твой должник!

— Замётано! — хохотнул «кот», — Нет, ну какие наглецы, а⁈ Все знают, что нельзя гадить, где живёшь, а эти⁈

Он пнул труп и плюнул на него.

— С генгетов и мы с девочками кормимся, и ещё куча народа! -продолжил он, — А эти⁈ Ну, профессия у тебя такая, грабить, так что ж, у нас понимания нет? Сходи, проводи клиента, и переулочке, аккуратненько…

Машинально кивая, попаданец пошарил по карманам, и, вытащив пятьдесят франков, отдал их сутенёру.

— Будь уверен! — пообещал в ответ «кот», — Мы о мертвяках позаботимся, чёрта с два их найдут!

Покивав, Ежи ещё раз растёр шею и отправился назад в генгет, сжимая в кармане дерринджер.

' — Паранойя, говорите? — спросил он мысленно неведомо у кого, — ну-ну!'

[i] В то время азиатам, и в частности монголам, приписывали низкий, в сравнении в европейцами, интеллект. Несколько погодя даже всем известный синдром Дауна получил название «монгольской болезни».

[ii] Османский Период здесь — до перестройки Парижа Бароном Османом (Хаусманом)

Глава 7

Я уеду жить в Лондон!

— Пся крев! — сдавленно выдавил сквозь плотно стиснутые зубы Ежи, безуспешно утрамбовывая сюртук в туго набитый саквояж, — Да что ж ты не лезешь, собака такая⁈ Да чтоб тебя!

Он раздражённо бросил сюртуку на стол, прикусил губу, и несколько раз судорожно сжал и разжал кулаки, тщетно пытаясь успокоиться. Одежды не так уж много, но в Париже он немного обновил гардероб, а теперь всё, чёрт бы его… одно к одному!

— Прежде всего — бумаги! — решительно сказал он, вываливая на кровать вещи и заново собирая багаж. Время неумолимо утекает сквозь пальцы, и если не поспешить…

По спине пробежал озноб, он торопливо собрал бумаги, без особого разбора пакуя их в саквояж, поплотнее. Сверху вещи…

— Сорочку, если что, я и в Лондоне куплю, — нервно решил он, вытряхивая её на кровать, на которой через несколько минут образовалась внушительная куча вещей, без которых, в принципе, можно обойтись.

— Та-ак… что я ещё забыл? — Ежи несколько раз быстро обвёл глазами комнату, пытаясь припомнить.

— Вроде ничего… а, ладно! — отмахнувшись от тревожных мыслей, он подхватил багаж и выскочил за дверь, слетел вниз по лестнице и сунул его Матеушу, нетерпеливо ожидающему у пролетки.

— Сейчас в пекарню зайду, ключ оставлю, — скороговоркой выпалил Ежи и убежал, не дожидаясь ответа.

— Пьер! Пьер! — громко позвал он, и недовольный работник вышел с показательной ленцой, вытирая руки о грязный фартук.

— Оставляю тебе ключ, — сказал Ежи, не обращая внимания на его кислую физиономию, — скажи Анет и месье Лемару, что дней через десять вернусь! Всё! До встречи!

— Всё будет хорошо, брат! — проникновенно вещает Матеуш под мерное цоканье копыт и грохот колёс по булыжной мостовой, — Весь Париж, если надо будет, на дыбы поднимем!

' — Подняли уже, — нахохлившись, мрачно думает попаданец, не отвечая, — так подняли, что мне теперь в Лондон бежать приходится!'

— Да, брат, — безостановочно кивает Бартош Камински, — До Валевского дойдём!

Они полны задора, энтузиазма и желания борьбы, в то время как попаданец настроен куда как более скептически.

Вся эта борьба, жертвенность… как-то так выходит, что за его счёт. Он — не то чтобы знамя, но где-то в эту сторону, а желания становиться символом или местночтимым святым польского освободительного движения — ну вот никакого! Ни на грамм! Ни на йоту!

Жертвенности, жажды принести свою жизнь на алтарь Отечества, в польской патриотической составляющей слишком уж, как оказалось, много. Это можно уважать, но вот желания ложиться на алтарь чужого Отечества у попаданца никакого.

Очень вряд ли поляки сознательно