Старые недобрые времена 2 - Василий Сергеевич Панфилов

' — А вот это, пожалуй, будет куда как интересней лекции', — решил попаданец, пробиваясь вперёд, чтобы не упустить ни слова. Видно, что эту тему профессор Робер не просто знает, но и любит, а это — накладывает!

Слушать об эдиктах, переплетающихся с интересами иудейской общины, строительством францисканского монастыря и феодальными правами графского рода оказалось очень интересно. А уж когда речь зашла о современности, и о том, как строители, мэрия и чуть ли не сам император распутывали этот клубок взаимопересекающихся интересов, то и вовсе!

Это, по факту, пусть и с излишне интеллектуальной, исторической позиции, и есть та самая градостроительная политика Парижа, к которой подбирается Ежи. Старые эдикты, позабытые права, законы города и страны, действующие привилегии Церкви, освоение бюджета и его делёжка на всех заинтересованных лиц…

… или вернее сказать — на всех, кто сумел протолкаться к кормушке.

— Это здание, разумеется, имеет историческую ценность, — не без сожаления сказал профессор, остановившись перед котлованом, — Но увы, будущее нередко строится на костях прошлого!

Отмахнувшись от бригадира строителей, он спустился в котлован, где ломают часть фундамента, кажется, стоящего, в свою очередь, на каком-то ещё более древнем основании. По-хорошему, нужны раскопки, полноценная археология…

… но Париж, увы, задыхается от тесноты и неустроенности, и История брошена под ноги Прогрессу.

В котлован, вслед за профессором Робером, спустились далеко не все, но Ежи решил, что испачканная обувь и брюки стоят того, и добрых полчаса таскался за ним, слушая, прикасаясь и внимая.

— Профессор, скажите, а градостроительная политика всегда настолько интересна? — поинтересовался Ежи уже в кафе, воспользовавшись тем, что его товарищи отвлеклись, — Или это вы подаёте скучные вещи таким интересным образом?

— Льстец, — засмеялся Робер, погрозив пальцем, — но вопрос резонный, признаю, месье…

— Ковальски, — поспешил Ежи.

— А, Польша… — пониманием кивнул француз, — Да, месье Ковальски, градостроительство очень интересная тема. С какой стороны ни посмотри, это всегда клубок противоречий и сложностей, распытывать который — одно удовольствие.

— А вы можете рассказать немного пикантных подробностей? — попросил профессора один из студентов.

Разговоры пошли очень живые, непринуждённые, собеседники не стесняются перебивать друг друга, повышать голос и корчить разного рода гримасы, не обращая внимания ни на социальное положение, ни на возраст.

— Профессор, а если… — Ежи активен, любопытен, фонтанирует вопросами, тонкими наблюдениями, мнением по каждому поводу, не стесняется иногда и поспорить с преподавателем!

— Я рад, что у меня есть такие любознательные и живые студенты, — одобрительно кивнул месье Робер попаданцу, — интересные мысли! Хотите сделать научную карьеру?

— Не знаю, профессор, — несколько смущённо отозвался Ежи, — я, собственно, ещё даже не студент формально.

— Даже так? — вскинул брови профессор, — Неожиданно! И тем интересней…

' — Кажется, всё неплохо сложилось, — размышлял Ежи по дороге домой, — на месье Робера я произвёл вполне благоприятное впечатление, и, даже если делить его комплименты и обещания познакомить с интересными людьми на десять, выглядит наше знакомство вполне многообещающим!

Достав портсигар и зажигалку, с некоторой досадой посмотрел на них и спрятал обратно — курить в последние месяцы он стал несколько чаще, чем следовало бы. Пить, к слову, тоже…

Дав себе обещание следить за вредными привычками более пристально, он спрятал папиросы с зажигалкой назад, крутанул в руке тяжёлую трость и неспешно пошёл дальше. Будущее выглядит достаточно интересным…

Нет, просто не будет. Но если он вольётся в парижское общество, что через Сорбонну, кажется, вполне реально, то… перспективы открываются отличные!

Это и строительный бизнес со всеми его запредельными доходами, и, быть может несколько позже, разного рода изобретения, и, разумеется, живопись! Ну, банально ведь… он знает всех этих основоположников и будущих мэтров, и если начать собирать их картины, покровительствовать, то… деньги, пусть и не сразу, отобьются тысячекратно!

— А то и самому начать? — задумался он, — А что⁈ Я ведь и ведь и техники все знаю, и…

… мысль войти в Историю показалась ему очень, очень интересной!

* * *

— Ваше Высокопревосходительство! — басовито рявкнул молодцеватый обер-офицер фельдъегерского корпуса, отдавая честь и протягивая пакет, обильно украшенный сургучными печатями, — от Его Императорского Величества лично в руки!

В глазах фельдъегеря, с синяками под впавшими глазами, плещется усталость и служебный восторг от причастности к Истории, рука с пакетом чуть подрагивает от нетерпения.

Горчаков, склонив голову при упоминании Его Величества, остановил взглядом излишне ретивого секретаря, сунувшегося было за пакетом, несмотря на «Лично в руке», и взял…

… а вернее, принял пакет — с надлежащим случаю благоговением, как и положено опытному придворному и дипломату.

Оставшись один, он, медля, вскрыл пакет, стараясь не зацепить сургучные печати, одел пенсне, и, усевшись за стол, наконец опустил глаза в письмо, медленно каменея лицом с каждой строчкой, а потом едва ли не с каждым словом.

Написано Государем собственноручно, уж его-то почерк он узнает всегда! Но по нажиму на некоторые буквы, по нескольким помаркам хорошо видно, какие эмоции испытывал Его Императорское Величество при написании.

Слов и эмоций…

… много, и уже хорошо понятно, что брызги от этого письма, брошенного в болото российского МИДА, разлетятся очень широко! Его Императорское Величество в гневе, и он повелевает, требует, просит…

… вернуть Аланды! Любой ценой!

Обещать что угодно, но выдернуть эту занозу из мягкого подбрюшья Петербурга, вернуть острова в состав Российской Империи!

— Чёртов Нессельроде… — выдавил Горчаков, чувствуя, как к горлу подкатывает желчь, — влез, наломал дров, а теперь…

Трясущимися руками он попытался расстегнуть верхнюю пуговицу на мундире, но неверные пальцы не слушались, и он, озлившись, рванул, вырвав её с нитками, с клочками материи… плевать! Это меньшая, ничтожнейшая из проблем!

— Вернуть… — встав, он подошёл к окну, и, распахнув его, долго смотрел на Париж.

— Чёртов Нессельроде, — ещё раз повторил он, чувствуя глухую тоску, — Чёртов Нессельроде…

Сперва канцлер влез в ещё не начавшиеся переговоры, и результатом тому — Австрия со своей позицией, кратно ухудшившей позицию Российской Империи! Потом… потом было много иного, а теперь вот — Аланды!

А ведь можно, можно было избежать их потери… если бы не Нессельроде.

Нет, канцлер не отдал их широким жестом, но его странные действия, постоянно нарушающие дипломатические переговоры, раз за разом убирали препятствия на пути лавины! А теперь — вернуть…

Несколько