Старые недобрые времена 2 - Василий Сергеевич Панфилов

— Да уж… — только и смог сказать попаданец, — для палача каждая казнь — золотой дождь!

— Не каждая! — поправила его любимая, — Здесь, в Париже, публичные казни нечасто проводят, каждая — событие!

Покивав, но мало что поняв из сумбурных объяснений Анет и друзей, перебивающих друг друга, и пытающихся одновременно комментировать происходящее, переспрашивать не стал. Потом… и судя по всему, будет ли у него желание всё это слушать, совершенно неважно.

— Ведут! — истошно заорал кто-то в толпе, и тут же заорали все разом, гул стал совершенно нестерпимым, наотмашь бьющим по ушам! А чуть погодя запах пота, запах адреналина, запах нервничающих, возбуждённых людей стал отчаянно густым, как в зверинце.

Люди качнулись в сторону единым организмом, нерассуждающим, примитивным, ведомые жаждой крови и насилия. Национальная гвардия, ограждающая эшафот от толпы, заработала прикладами.

— Ведут Жака! — взвилось вовсе уж кликушеское, не человеческое, и толпа снова качнулась — в одну сторону, потом в другую…

Хотя Ежи и стоит на стуле, происходящее где-то там видно плохо. Можно скорее угадать, нежели увидеть, как через коридор гвардейцев кого-то ведут.

Анет, пискнув, ещё крепче вцепилась в его руку и часто задышала, приподнимаясь на цыпочках.

— Вот он… — выдохнула она, когда на эшафот взошёл палач Шарль-Андре Ферри, встреченный овацией и возгласами, как встречают выход именитых актёров. Раскланявшись, он деловито подошёл к гильотине, проверил её, а потом, положив большой букет цветов туда, куда скоро ляжет голова преступника, разрубил его!

Обезглавленные цветы упали в корзину, и в передних рядах началась давка.

— Сейчас продавать будет, — с видом завсегдатая сказал Жером, и ошибся. Шарль-Андре поднял косой нож гильотины и снова закрепил его, оставив цветы в корзине.

— Вот он! Вот! — наконец, через строй гвардейцев повели преступника, и из толпы в него полетела разная дрянь.

Перед эшафотом произошла короткая заминка…

— Не хочет! — с дьявольским хохотом заорал кто-то из добрых парижан, и толпа разом засмеялась, загудела, заулюлюкала.

— Не хочет! — зазвучало в толпе, будто сказанное было невесть какой смешной шуткой.

Но наконец, на эшафот взошёл преступник — обычный, кажется, мужчина, не слишком ещё старый…

… но более решительно ничего разобрать невозможно! Он дёргается, вырывается, рыдает, пытается упасть на колени, кается и снова вырывается.

Это всё так выразительно, что толпа, жаждущая зрелищ, даже примолкла, и человека на эшафоте иногда можно услышать.

От этого зрелища у Ежи прошёл мороз по коже, а оно всё длилось, и длилось…

Эффект растянутого времени, когда каждая секунда — вечность, надавил, кажется, не только на попаданца, но и на окружающих. Люди замерли, не мигая, впитывая зрелище всеми фибрами души!

Анет, пискнув, вцепилась в руку Ежи ещё сильнее, терзая его ногтями и не замечая этого. И после этого короткого писка, будто услышав сигнал, палач наконец-то поставил Жака Греви на колени, решительно просунув его голову в желоб гильотины.

Тот разом обмяк…

… и лезвие гильотины перерубило его шею!

Голова преступника скатилась в корзину, где уже лежали обезглавленные цветы, пропитывая их своей кровью. Кровь же, брызнувшая из шеи, долетела если не до толпы, то как минимум до стоящих в оцеплении гвардейцев, приведя народ в экстаз, в какое-то невероятное буйство.

Смяв ряды национальной гвардии, толпа качнулась вперёд, смачивая свои платки, рукава и головные уборы в крови, стекающей с эшафота. Многие поддались стадному чувству, и даже несколько человек из тех, кто стоял возле Ежи, на соседних столах и стульях, спустились вниз, пытаясь пробиться вперёд, к эшафоту!

Порядок восстановили через несколько минут, но расходиться сразу никто не стал. Толпа рассасывается медленно… и Эжен, спрыгнув со стола, ввинтился в человеческий поток, вернувшись минут через десять, изрядно помятым.

— По пять франков цветы продают, — негромко сообщил он, — те самые!

— Жорж, милый! — раненой птицей воскликнула Аннет, сжимая белоснежными зубками носовой платок…

… и тот, всё поняв, кивнул, ободряюще улыбнулся девушке, и оглянувшись на компанию, протянул Эжену пятьдесят франков…

— На всех.

Бургундец, кивнув, снова вклинился в поток и вскоре исчез в человеческом море.

Благо, люди стали расходиться активней, и это уже не толпа, не единый организм, а отдельные люди, лица которых можно разглядеть и отличить друг от друга. Некоторых из них они, кажется, встречали во время недавней прогулки, ну да и не удивительно!

Заметив в расходящейся толпе приснопамятных русских офицеров, он проводил их задумчивым взглядом, насмешливо и нехорошо сощурив глаза. Они могут стать проблемой…

Мысли его прервал Эжен, вернувшийся изрядно потрёпанным, но с таким хищным и победительным видом, что спрашивать, удалось ли, все посчитали излишним.

— На сто двадцать франков, — выдохнул он, весело и зло улыбаясь, и потирая костяшки кулака.

Взвизгнув, Франсин повисла на его шее, ничуть не смущаясь, и целуя так жарко, как только вообще возможно на людях.

— Эжен, ты чудо! — выдохнула Изабель, подскочив к нему и одаривая куда как более целомудренным поцелуем в щёку. Остальные девушки, как по команде, окружив бургундца, запищали что-то восторженное, заговорили разом, замахали руками, закружились вокруг него стайкой бабочек.

— Богатенькие… — проходя мимо, завистливо протянула дебелая тётка, тянущая за собой двоих детей, — могут себе позволить…

Отвечать ей никто не стал, да и зачём⁈ Настроение у всех приподнятое, и даже попаданец поддался всеобщему ликованию, хотя где-то в глубине души и полагает подобные поводы к радости, мягко говоря, сомнительными.

Он очень надеется, что не выдал своего отношения к происходящему, и уже тем более не понимает, как сочетается европейская свобода и права человека с…

… вот этим.

— Свежая ещё, видишь⁈ — закружилась вокруг него Анет, сияя восторгом и задором, — Видишь? Видишь⁈ Не свернулась ещё! Ах, Жорж…

Не договорив, она подскочила к нему, одарив коротким, но очень пылким поцелуем, и таким многообещающим взглядом, что парень понял — сегодня ночью они точно попробуют несколько вещичек из тех, что не позволяют себе приличные девушки! Ненужные мысли вымело, как метлой.

— … следы ног, да-да! — а это, кажется, Эмма о лоскутке материи, — По ней он прошёл!

— Кто? — жадно переспросила Изабель, — Палач или казнённый преступник?

— Какая разница⁈ — воскликнула Эмма, — Следы — вот они, вот!

Жером, остановившись рядом с Ежи, с умилением любовался девушками, делящимися восторгом от