Крестьянский король - Никифор Гойда

«У неё всё ладится. Пётр сделал ей станок потише, планку подогнал. Я ей сказала, что за это его надо хвалить три дня. Она сказала, что похвалит четыре».

Мы шли по улице и думали о простых вещах. Иногда я ловил себя на том, что мне не хватает слов из прежней жизни, но здесь они и не были нужны. Здесь язык работал по-другому. Тут важно было сделать и сказать простое. Я этому учился каждый день.

Декабрь к концу встал крепко. Тропа к лесу стала как натянутая струна. Сани скользили легче, но мы не разгонялись, чтобы не разбить дорогу. Роман иногда брал лошадь у Матвея ещё на вечерний круг, если погода была особенно удачной, и всегда возвращал её вовремя. Матвей молча смотрел на него и кивал. Уважение между ними было без слов.

Как-то вечером я сидел у Никиты, рядом тихо стучал Гаврила, подгоняя рукоять для вил. Мы разговаривали спокойно.

«Как думаешь, что у нас выйдет к весне?» спросил Никита.«Выйдет так, как сейчас всё делаем», ответил я. «Лес встанет на место. Дороги к берегу переживут оттепели. Люди будут знать, кто за что отвечает. А остальное любит терпение».«Терпение у нас есть», сказал Никита. «Главное не пустить пустое в разговор».

Он был прав.

Сельская жизнь зимой не скучна, если не лениться и не гнаться за громкими делами. Она любит маленькие ровные шаги. Она любит, когда после тяжёлого дня ты можешь выйти на улицу и услышать, как речка внизу гудит по-своему. Она любит, когда ты идёшь рядом с человеком, который говорит мало, но сердцем всё понимает. Она любит, когда возвращаешься в тёплый дом, где тебя ждут простые слова.

В конце месяца мы устроили небольшой вечер у Марфы. Никаких лишних речей. Женщины принесли пироги, мужчины сели по лавкам, дети переминались у печи. Матвей сказал тихо.

«Декабрь прожили честно. Дальше будет холоднее, но у нас всё по местам».

Никто не спорил. Мы посидели ещё немного, поговорили о том, как рано вставать завтра, кто к лесу, кто к речке, кто к двору. Дарья, уходя, посмотрела на меня и улыбнулась. Это было лучше любых тостов.

Когда я лег спать у Никиты, печь ещё несла мягкое тепло. Гаврила аккуратно убирал инструменты.

Декабрь не спросил разрешения. Он просто начал жить в нас. И мы жили в нём, без спешки и крика, с работой на каждый день, с баней по выходным, с мужским разговором без злости, с женскими делами без суеты, с тихими прогулками, где слов не надо. Мы не геройствовали. Мы просто делали своё. И от этого у села появлялась та самая тихая сила, которая переживает зиму и не ломает людей.

Глава 13

С утра небо было чистое и холодное. Снег лежал ровно, без настов, будто его только что посыпали из мешка. Лошадь у Матвея "дымила" на ходу. Роман вывел сани и неспешно проверял полозья. Лёнька подпрыгивал вокруг, просил погонять коня хотя бы до мостков. Матвей сказал спокойно:

«Хватит греться словами. Дело ждёт».

Мы шли к реке цепочкой. На плечах багры, верёвки, пару длинных жердей для упора. На льду шумел прорубленный вчера рукав. Под берегом виднелась круглая спина валуна. Его и собирались вытянуть на площадку. Камень давний, тяжёлый, ровной породы. Для мельницы то, что надо.

Я приклонился ко льду, посмотрел в прорезь. «Подводим петлю, берём по команде. Тянем не рывком, а ровно. Роман ведёт лошадь. Никита с Пётром на подстраховке. Ефим принимает камень на полозья, не даёт уйти в сторону. Марфа с Ульяной держат верёвку на страховке, вы ребром не становитесь, а то дёрнет».

Люди кивнули. Никто не спорил, потому что спорить на льду вредно. Роман потрепал коня, сказал тихо: «Ну, старик, поехали». Мы обвязали валун, вывели петлю на ледяную кромку и плавно пошли назад. Лошадь тянула мягко, Роман шагал рядом, держал повод не на силу, а на чувство. Я считал вслух, чтобы связать всех в одно действие. «Раз. Два. Три». Камень сначала не хотел поддаваться. Потом шевельнулся, и жалобно чиркнул по льду. Ефим подложил доску, Пётр подправил ломом, и валун послушно взобрался на полозья. Дальше было легче. Мы привязали его к саням, Роман сделал круг над берегом, выровнял направление, и лошадь повела груз вверх по снежной дорожке, которую с вечера протоптали вдоль кустов.

«Вот так и будем возить, пока лёд стоит», сказал Матвей. «По две ходки к обеду, одну после. Без подвигов. Главное, чтобы у всех пальцы остались целы».

Первый валун поставили на отсыпанный снегом настил у будущего берега мельницы. Там внизу, под снегом, уже лежали слои песка и глины, прикрытые досками. Мы сбросили канаты в кучу и разошлись кто к какой работе: кто за вторым камнем, кто за жердями, кто за метками на берегу.

К полудню Роман вернулся с санями за новой ходкой. У коня из ноздрей шёл пар, на хомуте белыми кружками застыл иней. Я в это время мерил лентой расстояние между стойками будущей рамы. Никита держал конец ленты, Пётр ставил в снег обрубки, чтобы потом по ним рубить лунки. Лёнька стоял рядом и шептал:

«Шаг и ещё полшага».

Я дал ему ленту в руки. «Проверь сам. Считай не глазами, а пальцами. Здесь ошибка потом станет кривым колесом».

«Понял», сказал он серьёзно.

К обеду заныло в животе. Я уже собирался вернуться к Никите на похлёбку, как услышал с дороги скрип полозьев и голоса. На двор Матвея въехали сани, покатые, чужие. На передке сидел широкоплечий мужик, борода с проседью, лицо смуглое от морозов. Рядом с ним женщина в светлой шали. Мужик первым слез с саней, глянул на двор и сказал громко:

«Здорово живёте. Есть ли хозяин дома, Матвей?»

Матвей поднял голову от вьюка: «Есть. А ты кто будешь?»

«Пахом. Помнишь, ходили за солью год назад, ты мне место у брода показал. Вот я».

Матвей улыбнулся глазами: «Помню. Проходите».

Женщина сняла шаль, низко поклонилась: «Аксинья». Голос мягкий, усталый. Её провели в дом, Пахом затворил за собой дверь и сразу разулся, как человек, который знает порядок.

Через минуту из дома вышла Марфа, махнула нам рукой: "Идите. Стол будем ставить". И улыбнулась, но в её улыбке читалось и уважение к гостю, и желание показать наш лад.

Мы занесли на стол горячее из того, что было в печи.