Крестьянский король - Никифор Гойда

Гороховая похлёбка с луком и сушёными травами. Бобы из глиняного горшка, тягучие, с толикой копчёного сала для вкуса. Репа печёная, мягкая, сладкая, будто мёдом мазали. Рыба копчёная, тёмная, плотная. Мясо из коптильни, тонкими ломтями. Опята зимние, отмоченные и с луком на сковороде. Рядом миска сушёных грибов в густой подливе. Пара сырков свежих, белых, с молочной кислинкой. Хлеб на стол положили с уважением: в корзинке лежали ломти пополам тоньше обычного. Хлеб у нас был, но мы не забыли цену каждому куску.

Пахом смотрел на стол долго, не беря ничего. Потом вздохнул:

"Как же вы… зимой вот так. У нас в этом году нехорошо вышло. Сено не добрали. Овса не хватило. Малышей коровьих жалко. Да что говорить.."

Матвей налил ему в тарелку горячей похлёбки: «Ешь. Потом слова придут сами».

Пахом съел пару ложек, кивнул. Аксинья тоже взяла ложку, глаза у неё от тепла немного увлажнились. Только потом они заговорили по-настоящему.

«У нас старики всё делают привычкой, а год по-другому пошёл», сказал Пахом. «Весной посеяли куда раньше. Потом ветра сухие, потом размывало по краям. Траву первые дни пропустили. А потом уже поздно стало. Каждый сам по себе».

Я слушал молча. Матвей перевёл взгляд на меня, но не подталкивал. Пахом заметил:

«Слышу, у вас порядок другой. Здесь будто кто-то мелом по доске написал, кому куда и зачем. И держит».

«Здесь просто договорились раньше, чем взялись за лопату», ответил Матвей. «Мы не мудрили. Каждая рука знала, что делает, и где к вечеру должен лежать сноп или доска».

Аксинья облизнула губы, отложила ложку: «И женщины у вас, вижу, при деле. Не сидят как лишние».

Марфа усмехнулась: «Сами попросили. Мужиков мало, рук много надо. А у нас каждой вещи есть место. На это и живём».

Пахом повернулся ко мне: «Скажи, как вы устроили воду и поля так, что трава на сенокос не пропала? У нас в низине всё стояло до середины лета, а потом вдруг сухо как в печи».

Я ответил просто, без умных слов. «Мы пустили по кромкам узкие валики из земли. Не высокие, в ладонь. Они держат воду и не дают ей уйти в овраг сразу. Дальше дело простое: кто прошёл и увидел, что валики просели, тот подсыпал. Ещё сделали настилы в местах, где телеги ходят. Колесо не рвёт кромку. И компост в жару закрывали от солнца, чтобы не выгорел. Не мы первые так делаем, просто не ленились».

Пахом кивнул. «Понятно. Не чудо. Работа».

Аксинья спросила: «А что на столе такого, чего нам бы не взять к себе? У вас ведь тоже не всё в первый раз получилось».

«Ничего тайного», сказала Дарья. Она вошла тихо, поставила на стол кувшин настоя, запаренные травы на ночь. «Репа печёная в печи дольше, чем обычно. Бобы замоченные до утра. Грибы сушёные заранее, а потом томлёные в горшке. Сыр делали каждый через день, чтобы не перегорело молоко. Рыбу коптили в тёплой коптильне, чтобы не горчила. И хлеб резали тоньше, чем сердце просит. И всё».

Роман сидел сбоку, слушал. Его спросил Пахом:

«Ты сани так уверенно ведёшь. Полозья где берёте?»

«Сдвоенная ель, балка ровная», ответил Роман. «Подбираем зимой в перелеске. Полозья обжимаем свежим снегом, потом подмораживаем. Лошадь беру у Матвея, когда нужно тяжёлое. Он не против, если дело общее».

Матвей только кивнул: «Не против. Главное, чтоб лошадь сыта и в тепле ночью».

На стол снова легли ложки. Пахом поднял голову:

«Если так, мы с весны переберёмся. Мы и ещё две семьи, я думаю. У нас там тесно, да и не держит место. Будем ставить избы у вас, с верхней дороги, где берёзка стоит. Если пусто».

Матвей почесал щеку: «Пусто. Землю делить будем вместе. По весне покажем, как мы мерим. Спросим у всех, приглашение не моё одно».

Аксинья расслабилась, улыбнулась впервые свободно:

«Тут дети смеются. И в доме не пахнет пустой печью. Это слышно даже без уха. Мы поедем обратно с лёгким сердцем».

Дарья добавила спокойно: «С пустыми руками назад не едьте. Возьмите с собой пару мешков сушёных грибов и одну вязанку репы. Вернёте потом, когда встанете на ноги. Мы не обеднеем от того, что делимся».

Пахом поднял ладони: «Спасибо. Возьмём ровно столько, сколько можем везти без потери. У нас сани не высокие».

Разговор ушёл к мельнице. Пахом спросил:

«Слышал, вы за камень взялись. До весны управитесь?»

«Не торопимся», ответил Никита. «Вал привезём зимой, на лёд положим до нужного места. Камень упакуем в глину с песком. Ледоход переждём. Весной встанем и будем ставить раму.

Я развёрнул на столе схему, которую держал в голове и на бумаге. Не каждый раз доставал планшет, зимой батарея слабая, да и не к месту им сверкать. Нарисовал на бумаге простые линии. «Вал сюда. Вылом под струю под углом. Камни эти два на углы. Порог из плитняка. Здесь канава для отвода, чтобы не заводило. Колесо первой осенью делаем деревянным, лопатки из ольхи. Жёсткости дадим свозом поперёк. Пусть крутит хоть не в полную силу. К следующей зиме выведем круги. А там видно будет».

Пахом присвистнул: «По делу».

Аксинья провела пальцем по рисунку: «А здесь что за отметка?»

«Это место, где лёд весной держится дольше», сказал Роман. «Не надо там ставить сразу, иначе весной оторвёт и всё. Мы метку не трогаем, ждём до оттепели».

Разговор закончился тем, чем и должен завершаться разговор среди людей, которые понимают друг друга. Никто не клялся, никто не обещал чудес. Просто договорились о том, что по весне Пахом с Аксиньей приедут первыми, поставят столбы избы, а мы поможем. А у них в хуторе скажут ещё двум домам, чтобы подтянулись. Не просить, не унижаться. А прийти и начать жизнь, где работа имеет цену.

Гости отдохнули у Матвея пару часов. Когда солнце скатилось к лесу, они собрались в дорогу. Аксинья упаковывала сушёные грибы и связку репы, Дарья укрыла сверху старой тканью. Пахом крепил ремни на санях, проверил узел, глянул на нас с Матвеем:

«Спасибо за хлеб и слово. Мы не забудем».

Матвей только сказал: «Дорога длинная. Смотрите в темноте под полозья».

Сани ушли в белую полоску дороги. Мы стояли, пока шум не слился с ветром. Пахом обернулся один раз, махнул рукой. И пропал за поворотом.

На следующий день мы снова вышли к реке. Нужно было перевезти ещё два валуна и десяток плит, расколотых в овраге. Роман