Инженер Петра Великого 9 - Виктор Гросов

Чем больше я задумывался о том, кто больше всего получает выгоду от моего устранения, тем больше я склонялся к фигуре Брюса. Смущало только, что слишком топорно. Может, были какие-то события в Питере, что сподвигли его действовать столь прямолинейно. Только он обладал всей полнотой власти о маршрутах движения (а их было не мало) из Игнатовского в Петербург. Только он, с учетом конфликта с Ушаковым, получал дивиденды от устранения моей команды. И только он смог бы потом взять под контроль само Игнатовское. Кроме Алексея, конечно же. И мне кажется, вся команда тоже склонялась к этой мысли. Они не говорили громко, чтобы не вызвать мое недовольство этим, но обрывки разговоров дали мне общее направление мысли. Даже Анри кивал этому.

Когда в серой мгле проступили шпили Адмиралтейства, я окинул взглядом своих спутников. В столицу мы въезжали оружием, которое я сам выковал. Единственным плюсом всего произошедшего было то, что мы снова стали командой.

Едва мы ввалились в город, нас тут же подхватили. Не дали ни смыть с себя кровь и дорожную пыль, ни толком перевязать раны. Гвардейцы с постными, ничего не выражающими лицами сопроводили нас прямиком в здание Приказов. Сразу стало ясно, что это какой-то конвой. Ушаков уже собравшийся отдать приказ на обезоруживание «конвоя», нахмурился. Я качал головой, предоставляя событиям нести нас по течению. Не хватало еще обвинений в измене и братоубийственной бойне.

В просторном зале с высокими сводами уже собрались все те, чьи подписи решали судьбы полков и губерний. За длинным столом, покрытым зеленым сукном, восседали хищники в париках и бархате. Во главе — князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский, не человек, а обломок скалы, живое воплощение старой, не знающей пощады власти. Его тяжелый, немигающий взгляд буравил меня, пытаясь прожечь насквозь. Рядом устроился Яков Брюс. Было еще с десяток каких-то сановников, но мне нужны были только эти двое.

Складывалось ощущение, что нас заманили сюда, чтобы сделать крайними, свалив всю вину за столичный переполох. Я не собирался ждать, пока меня начнут рвать на части. Опираясь на плечо Ушакова, я вышел вперед. Боль в ребрах меркла перед ледяной яростью, что скрутила нутро. Если это судилище — обвиняемого выберу я сам.

— Князь-кесарь! Бояре и ближние люди! — голос, сорвавшийся на хрип. — По дороге сюда на мой отряд было совершено нападение. Я требую немедленного расследования. И начать его надобно прямо здесь.

Шум в зале оборвался так резко, что стало слышно, как скрипнуло перо в руках дьяка у дальней стены. Ромодановский медленно повернул ко мне свою массивную голову. Он удивленно оглядел всю нашу пеструю компанию.

— Говори, барон, — нехотя заявил он.

— Прежде чем выкладывать улики, хочу спросить, — я развернулся к Брюсу. — Яков Вилимович, кто в отсутствие Государя за гвардию отвечает? За порядок в столице и окрест?

Брюс медленно поднялся.

— Я, — в глубине его глаз полыхнуло холодное бешенство.

— Благодарствую, — я чуть склонил голову. — Тогда дозвольте представить то, что добыто в бою. Капитан!

По моему знаку Дубов с двумя преображенцами выволок на середину зала окровавленное полотнище и с грохотом опрокинул его на натертый паркет. Мушкеты, тесаки, подсумки, пуговицы — всё казенное, с клеймами Преображенского полка.

— Нападавшие были в гвардейской форме, — я чеканил слова, пока Дубов раскладывал трофеи, как лавочник товар. — Их оружие — штатное. Снарядить и вывести из казарм целый отряд тайно от всех мог лишь один человек. Тот, кто за гвардию отвечает.

Кто-то из окружения Брюса дернулся было, но тяжелый взгляд Ромодановского вдавил его обратно в кресло. Следующий удар нанес Ушаков.

— Князь-кесарь, — его голос был монотонным, лишенным всяких чувств. — Проведен анализ. Приказ о вызове — устный. Грубейшее нарушение. Путь нашего следования доподлинно могут знать только люди из ведомства господина Брюса. Узнали наверняка оттуда.

В зале зашелестели. Команда сработала без сбоев, и теперь настал черед женщин. Первой, прихрамывая, вышла Анна Морозова.

— А я кое-что добавлю, — заявила девушка. — Последние месяцы караваны в Игнатовское люди Якова Вилимовича безбожно трясли и задерживали. Он намеренно топил все дела барона, что с торговлей связаны. Убытку — на сотни тысяч. Тут и сказке конец.

За ней, как тень, скользнула Изабелла.

— И я могу добавить, — ее голос звенел от сдерживаемого гнева. — Господин Брюс усмотрел в планах барона по созданию службы внутренней безопасности угрозу своей власти над тайными делами. Воспринял это как личное оскорбление.

Сторонники Брюса попытались было поднять шум, свалить все на меня, однако их голоса утонули в общем шуме. На щеках Ромодановского заходили желваки. Пусть доказательства и были косвенными, вместе они складывались в петлю. Средства, возможность, мотив — всё указывало на одного человека.

И тут князь-кесарь поднял свою тяжелую, как медвежья лапа, руку.

— Любопытно все это, барон, — пророкотал он, не сводя с Брюса глаз. — Особливо в свете последних событий.

Он внимательно посмотрел на меня. Я вопросительно приподнял бровь.

— Три дня назад на государя-царевича Алексея Петровича было совершено покушение.

По залу пронесся испуганный вздох моей команды.

— Стреляли из окна, когда его карета ехала по набережной. Царевич, хвала Господу, цел. Но на месте том, — Ромодановский снова замолчал, — была найдена винтовка твоей системы, барон. СМ-1. А сам государь-царевич ныне находится под охраной во дворце. Охрану же, — тут он потер переносицу и посмотрел на Брюса, — по странному стечению обстоятельств, выставили люди Якова Вилимовича.

Вот и все. Конец игры. И стоило Брюсу так подставляться? Что им двигало? Получается, главным злодеем в этой пьесе был Яков Брюс. Обвинение в государственной измене нависла над ним.

В зале стало оглушительно тихо. Каждый взгляд — от Ромодановского до последнего дьяка — впился в Брюса. Он стоял недвижно, и только побелевшие костяшки пальцев, мертвой хваткой сжимавшие эфес шпаги, выдавали, в какой адской топке он сейчас плавился. Любой другой на его месте уже бился бы в истерике, вопя о своей невиновности. Наверное.

Он повернулся к князю-кесарю.

— Ваша Светлость, — его голос был до жути спокоен, словно речь шла не о его голове, а о смете на новые пушки. — Обвинения тяжелы. Однако прежде чем я отвечу, прошу дозволения на пять минут разговора с генералом Смирновым. Наедине. У меня имеются сведения