Инженер Петра Великого 9 - Виктор Гросов

за рождением нового дня над Игнатовским — до тошноты правильного. Уже не рассвет, а запуск механизма. Прежнее сумбурное пробуждение, с перекличкой старост, скрипом немазаных телег и руганью мужиков, умерло вместе с Любавой. Теперь Игнатовское заводилось, словно сложный, только что собранный хронометр. Щелчок, поворот ключа — и вот уже одна шестеренка цепляет другую, приводя в движение весь безотказный аппарат.

Мой отстраненный взгляд был прикован к главному контрольно-пропускному пункту. Система «Щит», выстроенная гением и паранойей Ушакова, работала с огромной точностью. Вместо людей — функции, исполняющие заранее прописанный алгоритм. Месяц назад на этом самом месте какой-нибудь мужик орал бы на свою лошадь, теперь же — тишина.

Вон на дальней дозорной вышке, торчащей над утренним туманом, блеснула медным боком труба рожка. Донесшийся до меня звук был кодированной последовательностью: два коротких, один протяжный. На языке устава это означало: «Объект опознан. Одиночный всадник. Движется с умеренной скоростью. Явной агрессии не проявляет». Донесение ушло по цепочке. Внизу все поняли.

Словно выросший из-под земли, начальник караула застыл у шлагбаума. Он даже не шелохнулся, когда всадник приблизился. Заведенный порядок требовал, чтобы гонец сам спешился в пятидесяти шагах, оставил лошадь и в одиночку подошел к едва заметной черте, посыпанной белым песком. Никаких переговоров, никаких «эй, кто такой?» до полного исполнения ритуала. Измученный дорогой всадник молча подчинился. И пока он шел, из-за бревенчатого укрытия левее ворот за ним неотрывно следил ствол фузеи — невидимый с дороги второй часовой держал его на мушке. Ни единого сбоя. Ни малейшего люфта.

Первичный контакт. К гонцу, без суеты, подошел третий караульный. Хлопок по плечам, по бокам, проверка пояса — поиск очевидного оружия. Всадник что-то сказал, и по его жесту — рука, прижатая к груди, тычок пальцем в сторону моей усадьбы — суть стала ясна: «Дело государевой важности. Лично к барону». Это слово-ключ запускало следующий этап. Дождавшись знака от своего подчиненного, начальник караула подошел к столбу и трижды дернул за веревку. Резкие удары медного колокола — системный вызов. Ставки выросли, теперь требовался офицер.

Не прошло и десяти минут, как из караульного помещения вышел дежурный офицер «Щита», и все пошло по-взрослому. Полный досмотр. Гонца заставили снять сапоги, офицер лично прощупал голенища. Вытряхнули седельные сумки, проверили подкладку седла, ища нож или пистолет, зашитое в коже письмо, склянку с ядом, любой намек на скрытую угрозу. Даже с такого расстояния в лице гонца я узнал бывалого преображенца из личной охраны Брюса, не раз привозившего мне пакеты. Однако сейчас его руки были пусты, и именно это, судя по всему, поставило систему в тупик. Он отказывался говорить судя по всему. Устный приказ? Сбой в программе. То, чего устав не предусматривал. Машина остановилась, ожидая того, кто примет решение за нее.

И явился Андрей Ушаков. В наспех накинутом мундире поверх ночной рубахи, сонный, но с ясным и трезвым взглядом. Его вызывали тогда, когда стандартные процедуры исчерпали себя. Он подошел к гонцу, задал несколько коротких, отрывистых вопросов. Ушаков не столько слушал ответы, сколько сверял их с чем-то, известным лишь ему — возможно, с приметами из своих тайных донесений. На мгновение он замер, обрабатывая информацию, и коротко кивнул начальнику караула.

Тяжелые створки ворот приоткрылись ровно настолько, чтобы пропустить одного пешего человека. Ни на дюйм больше. Сам, без конвоя, Ушаков провел гонца и они вместе направились через двор к моему дому.

Я отошел от окна с отстраненным удовлетворением инженера, наблюдающего за безупречной машиной. Эффективность, возведенная в абсолют ценой полного уничтожения доверия, инициативы и простой человеческой логики. Моя крепость стала безопасной.

И абсолютно необитаемой.

Ушаков вошел в кабинет без стука. За ним, переступив порог, замер гонец — преображенец, которого я видел уже не раз. Вид у него был такой, словно он проскакал без остановки от самого Петербурга: осунувшееся, покрытое седой щетиной лицо, ввалившиеся, воспаленные глаза. Всем своим существом он излучал усталость, не оставлявшую сил даже стоять прямо. Но главное бросалось в глаза своим отсутствием: привычного кожаного тубуса с сургучной печатью при нем не было.

— Устное послание от Якова Вилимовича, — доложил Ушаков, становясь у двери. Как тюремщик, отрезающий гонцу путь к отступлению.

— Говори, — кивнул я солдату.

Тот выпрямился, откашлялся и, уставившись в стену поверх моей головы, заговорил механическим, заученным голосом:

— Яков Вилимович приказал передать дословно. «Барон. Дела в столице требуют твоего немедленного присутствия. Царевич Алексей прибыл три дня назад, его донесения вызвали брожение. Государь далеко. Необходимо срочно собрать совет и выработать единую позицию. Жду тебя и всех нижеперечисленных в моем доме в Петербурге. Срочность — чрезвычайная».

Жадно глотнув воздуха, солдат сделал паузу и начал перечислять, загибая пальцы на руке в потрепанной перчатке:

— Барон Петр Смирнов. Баронесса Изабелла де ла Серда. Девица Анна Морозова. Инженер Андрей Нартов. Профессор Леонтий Магницкий. Полковник Василий Орлов. Капитан Петр Дубов. Глава службы безопасности Андрей Ушаков. Инженер Анри Дюп-ре.

Даже так? Каждый из названных — несущая опора всей моей конструкции. Брюс требовал доставить ему весь фундамент Игнатовского. Старая гвардия, новая команда, политические союзники… все. Приказ о капитуляции, не иначе. А последнее имя, которое гонец произнес по слогам, прозвучало фальшивой нотой в этом тревожном хоре. Дюпре? Зачем Брюсу понадобился пленный француз? Это выходило за всякие рамки логики.

— Что в столице? — спросил я, надеясь за механическим докладом уловить хоть какую-то живую деталь.

— Не могу знать, ваше сиятельство. — Гонец впервые посмотрел на меня. Посыльный, казалось, вот-вот упадет. — Город на ушах стоит. Слухи ходят один другого страшнее. Одни говорят, на царевича покушались, он ранен. Другие — будто он сам заговор против отца затеял, пока тот на войне. Третьи шепчут, что Меншиков гвардию поднимает, чтобы власть забрать — так он с Государем же. Яков Вилимович велел никого не слушать и мчать к вам без остановки. Сказал, только вы сможете помочь.

Отпустив солдата с приказом накормить его и дать отдохнуть, мы остались наедине. Тишина.

Ушаков ждал приказа, анализируя информацию.

Устный приказ. Уже одно это — событие из ряда вон. Брюс, параноик до мозга костей, доверявший бумаге с личной печатью, вдруг прибег к самому ненадежному способу связи. Это означало, что он боится перехвата. Боится, что любой письменный документ будет прочитан и использован против него. Второе — список. Брюс собирал весь мой силовой и интеллектуальный кулак в одном месте, полностью оголяя Игнатовское. Жест отчаяния? Приглашение в ловушку? Или третье. Демонстрация. Старый лис