Инженер Петра Великого 9 - Виктор Гросов

Что за ход? Что-то придумал? Выходит, что он ставил на кон судьбу государства. Ромодановский застыл. Отказать — и если Брюс говорил правду, вся ответственность за последствия лягут на него. Согласиться — значит сломать весь ход судилища. Несколько долгих секунд князь-кесарь сверлил Брюса тяжелым взглядом, прежде чем коротко махнуть рукой в сторону боковой двери.

— Пять минут. Гвардия — за дверью.

Мы вошли в холодную, неуютную комнату с высоким окном. Я оставил Ушакова и команду, которые собирались идти за мной. Еле доковылял, держась за стены. Едва за нами щелкнул замок, Брюс развернулся. На лице — куча эмоций.

— Доволен, барон? — прошипел он, впиваясь в меня взглядом. — Ты их почти убедил. Еще немного — и… Отличная работа на общего врага.

— Ты считаешь меня слепцом, Яков Вилимович? — стараясь не морщиться от боли в ребрах, я подошел к окну. — По-твоему, я не вижу, что ты не поступаешь обычно столь прямолинейно? Видать покушение на Алексея заставило тебя действовать опрометчиво. Вот только зачем тебе все это? И заметь, улики… они безупречны.

— Вот именно! — он со стуком опустил кулак на подоконник. — Безупречны! Ты инженер, Смирнов, так думай как инженер! Когда механизм работает без единого скрипа, что это значит? Что его долго и тщательно собирали. Ты в самом деле веришь, что я, Яков Брюс, стал бы устраивать эту топорную резню?

Зашагав по комнате, он метал слова, как молот по наковальне.

— Включи свой мозг! Нападение на тебя. Зачем? Убить? Почему тогда палили не по тебе? Отчего оставили столько трупов, столько улик? Это же представление! Громкое, кровавое, с одной целью — чтобы все стрелки указывали на меня! Мои люди так не работают. Они действуют тихо. Без следов. Если бы я захотел тебя убрать, ты бы просто исчез. Подавился бы рыбной костью, или твоя карета «случайно» слетела бы с моста в реку. Но не так. Не в этой грязной бойне!

Его слова были жестоки и, при этом, неопровержимы. В памяти всплыло дело о французском шпионе: ни одного трупа, только аккуратно подброшенное письмо и тихий арест на рассвете. Работа тонкая. А здесь работали, как на скотобойне.

— Хорошо, — я повернулся к нему. — Допустим. Но какой смысл? Подставить тебя, если главная цель — я и мои проекты?

— А ты уверен, что главная цель — ты? — он остановился, буравя меня взглядом. — Твоя система — да. Твои люди — безусловно. Но не ты лично. Ты слишком ценный ресурс. Тебя не уничтожают. Тебя изолируют, лишают рук, глаз и ушей.

Сомнения. Я чего-то не понимал. К чему он клонит?

— Возможно, — проговорил я, думая вслух, — били не по мне. По Ушакову? Он многим на хвост наступил. И тебе в том числе. Может, это твои же подчиненные решили убрать его, заодно подставив и тебя?

Брюса прорвало — эдакая ярость оскорбленного мастера, чью работу сравнили с поделкой пьяного сапожника.

— Ушаков⁈ — его лицо исказилось. — Ты думаешь, из-за этого… твоего пса я бы стал рисковать головой⁈ Да если бы мне понадобилось от него избавиться, я бы сделал это так, что ты бы сам пришел благодарить меня за спасение от опасного фанатика! Ты меня за кого держишь, Смирнов⁈ За любителя⁈

Эта вспышка неподдельного, злого, оскорбленного профессионализма была слишком натуральной. Ну не мог Брюс так играть — при всем моем уважении к его многочисленным талантам. Человек в шаге от приговора спасает жизнь, а не репутацию. Брюс же защищал свое искусство.

Неужели он невиновен?

Факты остались прежними — мундиры, винтовка, приказ, — но теперь я видел идеально подогнанные детали механизма, собранного с одной целью: чтобы мы вцепились друг другу в глотки. Чтобы я, поверив, уничтожил Брюса, а он, даже выжив, ненавидел бы меня до конца своих дней. Пока мы рвем друг друга, настоящий кукловод остается в тени.

Простая и страшная мысль: нас обоих использовали. Сыграли на моем прагматизме и его репутации. Безупречно.

Да чтоб тебя… Мы — всего лишь инструменты в чужих руках. Один — молот, другой — наковальня. И кто-то третий, невидимый, занес этот молот для удара. Однако что-то в этой конструкции не сходилось. Одна деталь ломала всё.

— Хорошо, Яков Вилимович, допустим, верю, — прохрипел я, откашлявшись. — Но объясни мне зачем ты созвал в столицу всех моих людей? Зачем собрал весь мой штаб в одном месте, подставив его под удар, как выводок цыплят перед ястребом?

Брюс замер. Ярость на его лице сменилась искренним недоумением. Он уставился на меня так, будто я вдруг заговорил по-турецки.

— О чем ты, барон? Каких еще «всех»?

— Как каких? — я начал загибать пальцы, и каждый отзывался тупой болью в сломанных ребрах. — Нартов, Ушаков, Морозова, де ла Серда… Весь список, что твой гонец зачитал. Ты выпотрошил Игнатовское, оставив его без головы и рук.

Он смотрел на меня, и на его лице отразился мучительный мыслительный процесс.

— Я этого не делал, — произнес он так, словно вбивал гвозди. — Мой приказ гонцу был один: доставить тебе лично письмо. Срочный вызов на совет. Только тебе. В приказе не было больше никого. И я писал тебе приказ. Он не был устным, кстати.

Холод пробежал по спине. Мы смотрели друг на друга, и ужас в его глазах был зеркалом моего собственного. Осознание того, насколько виртуозно и глубоко нас обоих провели.

Гонец — изможденный преображенец. Он передал приказ, он его изменил. Был перевербован или изначально чужой. Невидимый враг, «Третья сила». Он перехватил управление. Превратил простой вызов в ловушку.

И теперь их замысел, до этого скрытый в тумане, проступил во всех своих уродливых деталях.

План «А»: собрать мозг и костяк моей системы в одной точке и вырезать всех в быстрой, кровавой засаде. Обезглавить проект. Отбросить Россию на десятилетия назад.

План «Б», если первый сорвется: использовать эту же засаду, чтобы мы вцепились друг другу в глотки. Спровоцировать войну между мной и Брюсом. И пока мы топим друг друга в интригах, пока гвардия вяжет моих людей, а мои полки отбиваются, они спокойно заканчивают начатое. Они хотели развязать войну в тылу воюющей страны.

— Найди его, — прохрипел я. — Этого гонца.

Брюс сорвался с места, подскочив к двери и заколотив в