Большая черная дыра - Amazerak

Лицо саднило царапинами, а на лбу вздулась шишка, но это сейчас казалось сущей мелочью, как и вши, продолжавшие резвиться под рубахой. Всё внимание перетянула на себя боль в плече. Добавляли страданий сильный голод и растекающаяся по конечностям слабость.

— Куда идём? — спросил отрывисто Ерёма.

Это была ещё одна серьёзная проблема, с которой столкнулись беглецы. Лес обступал их стеной, картами они не располагали, и никто не знал, где какая деревня или дорога, где свои, где чужие.

— Где мы? — спросил Георгий. — Капитан сказал, мы идём в деревню… как же её… Махорце вроде бы. Говорил, что её отбили у противника.

— А оказалось, не отбили, будь она проклята, — шмыгнул сопливым носом Филипп.

— Или мы просто заблудились. Капитан говорил, севернее какие-то деревни уже заняты германцами. Наверное, мы вышли к одной из них, — Георгий огляделся по сторонам. Он знал, как ориентироваться в лесу, хоть и давно не практиковался, но беда заключалась в том, что он понятия не имел, в какую сторону двигаться. Был бы компас, и тот не помог бы.

А вот артиллерийская канонада, которая не смолкала весь день, могла дать ориентир. Ведь если где-то стреляют орудия, значит, там идёт бой, и там точно есть свои.

— Там гремят пушки, — Ерёма подумал о том же самом. — Нам туда надо.

— Согласен, — Георгий поднялся. — Идём на звук. Надеюсь, наши побеждают.

— Куды ещё вы собрались? — удивился Филипп. — Там же стреляют!

— Поэтому нам туда и надо, — объяснил Георгий. — Там наши.

— Ну… и германец тоже.

— Тихо! — прошипел Ерёма. — Слышите?

Все замерли. Среди деревьев раздавались голоса, который в первый момент заставили беглецов напрячься. Но скоро стало понятно, что речь звучит русская. Пошли на звук. Впереди показались серые шинели, разрознено плетущиеся среди сосен.

— Братишки! — радостно закричал Филипп. — Эй! Здесь свои! Свои! Не стреляйте!

Группа бойцов оказалась из второй роты — всего десять человек. С ними был контуженный младший унтер-офицер с перевязанной головой и два солдата с ранениями в руку. После непродолжительной перестрелки и гибели ротного десяток бойцов отступили в лес, а прочие убежали по дороге в обратном направлении. Отряд тоже двигался на звук канонады, и Георгий со спутниками примкнули к ним.

У унтер-офицера кружилась голова. Рядом с ним взорвалась немецкая граната, чудом не убила, лишь осколок поцарапал висок, да ухо перестало слышать. Унтер шёл, словно пьяный, поддерживаемый одним из солдат. Остальные — голодные и уставшие — тоже кое-как ковыляли, но замерзать в лесу никто не имел намерения. Все знали, что дорога с обозами не так уж и далеко, и лелеяли надежду выбраться к своим до ночи.

Казалось, артиллерия гудит не так уж и далеко, но солдаты шли и шли, а чаще не было конца края. Преодолели овраг, по дну которого тёк ручей. Унтер, которого дважды стошнило за время пути, оступился и чуть не свалился туда. Потом обошли заболоченную полянку с кустами и камышом. А вскоре и солнце спряталось, похороненное за тучами, и лес накрыли дремучие сумерки.

Плечо постоянно напоминало о себе ноющей болью, и беспокойство по поводу раны нарастало. Не попала ли грязь? Не началось ли заражение? Голод всё сжимал живот и ослаблял тело. В драный сапог, который Георгий тщетно пытался подлатать прошлой ночью, постоянно забивался снег, а отсыревшие портянки натирали ноги. Руки без перчаток тоже мёрзли, приходилось прятать ладони в рукавах шинели, а винтовку тащить за спиной.

Свои запасы продовольствия солдаты доели на привале перед тем, как наткнулись на засаду, тогда же были сгрызены и последние гнилые яблоки из магазина. В ранцах лежал неприкосновенный запас. Кто-то и его подчистил, но Георгий крепился. Решил для себя, если к завтрашнему утру не получится найти еду, откроет консервы. Но остальным сказал, что тоже всё съел: не хотелось оказаться проткнутым штыком из-за банки тушёнки.

Артиллерия гудела уже совсем близко. За деревьями раздавались редкие взрывы. Очередная баталия за какую-то мелкую деревушку, никак не заканчивалась, и идущие по лесу бойцы гадали, что их там ждёт. Все верили, что наши побеждают, что германца уже отогнали от трассы, и теперь отступающая колонна спокойно пройдёт в Гродно. И только Георгий не спешил делать выводы и заниматься самообманом. Он не знал, что творится на дороге, и его мучили наихудшие предположения, которыми не следовало делиться со спутниками.

Голова опустела, все мысли крутились вокруг того, как сделать ещё один шаг по коварному, подмёрзшему снегу. Тело стало чугунным, ноги заплетались, не слушались. А сумеречный лес наполнялся тенями. Они брели среди деревьев, провожая убитых усталостью солдат, двигались неслышно, словно плыли над сугробами. И Георгию казалось, что он уже различает пики на шлемах.

Он остановился, снял винтовку, прицелился.

— Что там? — спросил Ерёма.

— Ты не видишь?

Еремей долго всматривался в полумрак, а потом покачал головой.

— Как будто ничего. А что там?

Георгий опустил винтовку:

— Вроде показалось. Просто кусты. А в темноте мерещится всякое.

Отряд продолжил свой вымученный путь, тени двинулись следом, пока не сгинули в тяжёлых, холодных сумерках.

Но когда, спустя ещё какое-то время, в лесу послышалась германская речь, у всех моментально сердце в пятки ушло. На этот раз враг был реальным, живым, а не призрачным, и находился он совсем близко. Бойцы остановились и попрятались за соснами, целясь в деревья, за которыми раздавались резкие окрики на чужом языке. В той стороне замелькал огонёк фонаря, но скоро пропал, как и голоса.

— И тут эти аспиды. Да как же так? — возмутился шёпотом Филипп. — Они как будто повсюду!

— Что делать будем? — тоже шёпотом проговорил один из солдат. — Может это… назад?

— Какой назад? — упрекнул его Ерёма. — К германцам, что ли?

— Так и там тоже германцы.

— Или в плен сдадимся, — предложил другой боец. — Глядишь, не пристрелят.

— Или пристрелят, — возразил Георгий. — Думаешь, будут разбираться? Заметят, что в лесу кто-то шастает, и откроют огонь на поражение.

— Пойдём вперёд, — объявил унтер. — Где-то должны быть наши. В плен постараемся не сдаваться, если совсем не прижмут. Если окружат, тогда, ясное дело, сложим оружие. Чего помирать-то зазря? Силы тут, ясное дело, не равны. А пока дальше идём. Авось выберемся к своим.

Кто-то перекрестился, кто-то выругался. Надо было идти, но лес кишел германскими солдатами, а непроглядная, вязкая темнота вселяла в душу безысходность. Отряд практически на ощупь прошёл ещё немного, но когда один боец зашиб ногу о корягу,