Русь - Виталий Манческо

вблизи, по левую сторону, зияло яркое пятно горящей машины. Прям над головой просвистела бутылка с зажигательной смесью и глухо врезалась во что-то впереди. Протестующие и полицейские с дубинами проносились по обеим бокам, то и дело цепляя Данилу и не обращая на него никакого внимания летели вперед, скрываясь средь непроглядной белесой мглы. Худенький паренек в грязной зеленой куртке сидел в шаге от него и держался за разбитую голову, с которой капали алые капли крови, а прямо подле этого парня, лежало бездыханное тело женщины в сером плаще. Данила ступил шаг вперед и под ногами его проскрипело битое стекло, он остановился, посмотрел под ноги и сделал пол шага назад. Из тумана, разрываясь в неистовом крики выбежала горящая фигура полицейского: темный костюм его пылал ярким пламенем, а руки его истерично пытались затушить горящий огонь. Данила ступил пол-шага в сторону и пылающая фигура упала на мокрую землю, прям на то самое место, где буквально секунду назад стоял он. Горящее тело начало извиваться в припадках, пытаться сорвать пылающий панцирь, однако выходили лишь безрезультатные кривые потуги, руки истерично хватали воздух, как рыба выброшенная на сушу пытается глотать воду; ещё с пол минуты продолжались конвульсии, потом тело дернулось ещё пару раз и прекратило дергаться вовсе. Впереди, чуть правее, три юнца, на вид студенты лет двадцати, не более, повалили наземь фигуру в черных доспехах и стали яростно её избивать: тяжелые бруски с вколоченными гвоздями, звонко колотили жестяной щит под которым пряталось тело полицейского.

«Какого черта здесь творится? Как вообще меня сюда занесло… вчера ещё мирные митинги были, а сегодня вот такие протесты, революция зреет, да вот уже она происходит, а меня в эпицентр всего затянуло, в самую гущу, в самое пекло восстания. Лева этот ещё… все ему не сидится на месте, надо непременно мир изменить… революционер хренов. Вот черт, он же наверное там, впереди… Хотя вряд ли, скорее сидит сейчас в теплом баре, потягивая свой коньячок… Наверняка сейчас так и делает, пьет коньяк с долькой лимона, наверняка!.. Все смешалось: свои, чужие, хорошее, плохое. Одна лишь злоба сейчас у людей, крушат все подряд… все подряд. Как бы мои лавки целы остались, как бы до них не дошел этот марш справедливости и свободы. Эх!.. Надо как-то выбираться отсюда…» -мелькало обрывками в его голове. Вокруг продолжали мерцать яркие пятна, разъяренные фигуры людей проносились перед глазами, сверху летели камни с бутылками, а под ногами хрустело стекло. Он обернулся назад, пытаясь отыскать хоть какой-то просвет средь окутавшего его мрака, потом огляделся по сторонам, но везде было одно и тоже: белая мгла, гвалт баталий да отчетливый запах гари. И стоило ему остановить свой взор впереди, застыть всего на мгновение, как средь густого тумана, мелькнула тонкая желтая трость, того самого, засевшего в его голове зонтика. Сердце его встрепенулось, он на секунду застыл, моргнул пару раз и удостоверившись что это совсем не иллюзия стоит перед ним, помчался вперед, в сторону пятна желтого цвета.

Несколько шагов он преодолел в мгновение ока. Стройная фигура девушки в черном плаще, стояла прижатая к стене здания, однако она вовсе не была похожа на загнанного в угол зверька, а умело отбивалась от полицейской дубинки, парируя град свирепых ударов; она фехтовала своей желтой тростью как заправский гусар в смертельной дуэли, широко, от души, а потом переходила на едва уловимые движения кисти, которые более походили на ювелирную работу элегантного мушкетера. В следующее мгновение движения её изменились, они стали ленивыми и в тоже время совсем незаметными; она играла, даже баловалась, забавлялась как сытая кошка с наглой зарвавшейся мышью; стоило ей приложить малейшее усилие и жертва её, в миг, была бы повержена.

Ещё секунду спустя, из белесого облака, выскочили ещё три темные фигуры в полицейских латах: один бросился на Данилу, а двое других на помощь коллеге, пытающемуся сокрушить девушку с желтым зонтом. Неведомые силы, в одночасье, наполнили его тело и уклонившись от удара полицейской дубинки, одним правым хуком он сшиб того с ног и как только черная фигура свалилась на землю, он рванул на помощь загнанной незнакомке, схватил за плечи одного полицейского и откинул его назад. И едва он сделал шаг в сторону второй темной фигуры, как что-то сзади его укусило, впилось острыми клыками в спину, все тело пронзили потоки электрических волн, в глазах сверкнуло, потом потемнело и одно колено его опустилось на землю.

Время застыло, происходящие вокруг события замедлились в сотни раз и теперь, опираясь одним коленом на мокрую мостовую, он наблюдал за происходящим словно со стороны, как будто кто-то вручил ему в руки джойстик, а окружающий мир обернулся какой-то игрой, со злым, непонятным сюжетом. Разряды электричества перестали колоть, они превратились в блуждающие потоки неуемной энергии, которые своими теплыми волнами заполонили каждый участок тела, а потом, в один миг, они разлетелись на части и каждая эта частичка взорвалась, образовались новые капли энергии, они превратились в бушующие волны морские, рвущиеся далее и пытающиеся поглотить все вокруг. Он поднялся с колена, встал в полный рост, расправил плечи и неуемная сила вырвалась наружу, а душу заполонила лютая ярость. Мир вокруг растворился во тьме.

Девушка с желтой тростью

Стеклянные зарницы дикого зверя смотрели прямо ему в лицо, короткая жесткая шерсть вибрировала в потоках тусклого света, длинное рыло тянулось к нему, будто пытаясь что-то унюхать, а из под него торчало два острых бивня, напоминающих смертельные сабли. Мурашки пробежались по затылку Данилы, он протер уставшие веки, тяжело вздохнул и огляделся по сторонам: невысокий сводчатый потолок, старый деревянный стол, красные кирпичные стены, ни одного окна и теплый но весьма скудный свет, который исходил от бледных лампочек свисающих сверху; на стенах, чуть ли не под самим потолком висели чучела голов диких животных: лиса, рысь, волк, олень, медведь, лось и тот самый кабан, столь пристально взирающий прямо ему в глаза. Это был узкий и очень длинный коридор, худой вытянутой формой походящий на утробу змеи, его полумрак тянулся в темную безвестность и казалось растворяется в самой бесконечности. Повсюду витала затхлая сырость, которая мешалась с запахом человека и превращалась в стойкий дух застывшего многослойного пота, дух пролетариата, такой, как обычно стоит в душных раздевалках заводов, мастерских и спортзалов.

Он сидел в одиночестве, на жестком деревянном стуле, который слегка поскрипывал, прорезая своим тонким звуком окружающий его гам. Люди были повсюду, они стояли, сидели за такими же деревянными уголками и все обсуждали только одно, но каждый со своим настроением: кто-то с пылким задором хвастался, другие же, с оптимизмом, строили дальнейшие революционные планы, а кто-то, держась за разбитую голову, что-то нашептывал себе под нос над стаканом спиртного. Впереди, шагах в десяти-пятнадцати от него, была стойка бара, около которой толпился страждущий до выпивки люд.

Данила помотал головой, пытаясь вспомнить что с ним случилось и как он сюда попал, но память его была укутана толстым непроглядным слоем шелковой паутины, обернувшей его сознание словно кокон. Прямо пред ним, на потертом деревянном столе, стоял пузатый фарфоровый чайник, расписанный изогнутыми ветвями рябины, подле него стояла чашка на блюдечке, расписанная в тех же цветах; чашка была наполовину полна черным чаем, а рядом, на блюдце, лежал кусок имбирного корешка. Он хлебнул глоток чая и тот оказался теплым, будто принесли его совсем уж недавно. Стул, напротив него, был слегка отодвинут, а на его спинке висела тонкая трость желтого цвета. Это был тот самый зонтик, не дававший ему покоя уже несколько дней подряд и эта самая желтая трость была последним предметом который он видел пред тем как очнуться вот