Крылья за спиной - Саманта Миллс

Хирурги раскапывали завалы плечом к плечу с оборванными уцелевшими. Молодые демонстранты сидели рядами на тротуаре со связанными руками, глаза их либо пылали гневом, либо зияли пустотой. Бескрылая охрана сторожила их ряды в ожидании тюремного транспорта.

Все это Зеня разглядела на бегу, паника накачивала ее ноги свежей энергией. Она мчала мимо окриков, слез и скорбных причитаний, и чем дальше углублялась в район, тем неспокойнее становилось вокруг. Здесь бунтарей все еще унимали: десятки бились в сетях, еще десятки сцепились врукопашную с наземными патрулями. Еще дальше шел уже настоящий бой: лязг клинков, мелькание дубинок, хриплые от пыли и ярости крики. Зеня резко свернула, дабы не соваться в самую гущу, обогнула заброшенную лабораторию, по пути заглянув в окна, и сразу об этом пожалела.

«Говорят, стена Квазера трещит».

Она увидела его задолго до того, как добралась до места: ужас. Техники возвели огромный купол – механическое чудо из плотно прилегавших друг к другу металлических пластин, – который поднимался двумя половинами и смыкался над районом. Он был с полмили в поперечнике и в пять этажей высотой, а шпилем ему служила башня Лизмания, выступающая из выемки в главном шве. Окна башни закрывала неприступная броня – разве что крылатые дерзнут повредить само здание.

Зеня остановилась, покачнувшись. Она видела, как слетаются к куполу крылатые. С десяток из них размахивали баграми и ломами, а вторая волна прикрывала их с боевым оружием в руках.

Панели на поверхности купола раздвинулись, и оттуда выглянули дула пушек. Они выстрелили одновременно – огромная грохочущая волна огня, дыма и пушечных ядер. Панели захлопнулись, а крылатые насели сверху, работая по швам ломами.

Она подумала: «Там, наверное, так темно».

Она подумала: «Наверное, внутри звук такой, будто мир кончается».

Крылатые, выстроившись длинной цепочкой, с остервенелой слаженностью рвали главный шов. Разъехались другие панели – техники снова выстрелили из своего оружия. Одно из ядер попало в цель, пробив левое крыло воину, а второго ударив в грудь.

Не успела эта крошечная победа закрепиться, как появилась подмога на багряных крыльях. Вновь прибывший жестко приземлился на купол и просунул обе руки в закрывающуюся щель. У того пушечного расчета не было ни единого шанса. Воин туго сложил крылья и нырнул внутрь, панель захлопнулась за ним.

Зубы пришли. И один из них проник под купол.

Зеня помчалась к железной стене, больше она все равно ничего не могла. У Никлауса наверняка есть какой-то план – сообщение снаружи купола, понятное ей одной.

Выяснить это ей так и не довелось. Чем бы ни занимался внутри Зуб, действовал он беспощадно и эффективно. Раздался кошмарный механический скрежет, и одна сторона купола поехала вниз. Панели складывались ряд за рядом, металл стонал, вопили люди. Установленные под крышей артиллерийские платформы отваливались, и их расчеты прямо в стальных кабинах обрушивались на землю.

Стена грянулась оземь, подняв тучи праха и металлических осколков. Когда пыль начала оседать, стало еще страшнее. Десятки крылатых ринулись в Квазер, и под их напором округ раскрылся, словно расколотый черепаший панцирь. Из соседних переулков высыпали пешие патрули. На улицах воцарился хаос, никто не знал, сражаться или прятаться, и в суматохе многих затоптали.

Зеня перелезла через развалины стены. Изначально барьер уходил в опоясавшую район гигантскую траншею, но рухнул беспорядочно, и теперь повсюду торчали его неровные куски.

Вокруг то и дело вспыхивали драки – рабочих, техников, книжников и воинов можно было отличить только по качеству защитного снаряжения. У Зени не было ничего надежнее кожаного костюма. И ничего опаснее метательных ножей. Она неслась куда глаза глядят не раздумывая. Маячок буквально волок ее вперед, такой горячий, что она опасалась, как бы не осталось ожога.

Вот и лаборатории: трехэтажное здание из стекла и металла. Из окон на верхнем этаже сыпались стрелы. Одна из них попала в крылатую, но та обломила торчавшее из руки древко и продолжила путь. Крылатых было четверо, нет, пятеро, и каждый держал в руках тлеющий зеленый шар – зажигательную бомбу, заполненную шрапнелью и летучим маслом, которое не залить водой.

Развернувшись ногами вперед, крылатые сапогами выбили ставни и отбросили назад тех, кто за ними прятался; швырнули бомбы в проломы, а сами взмыли обратно в небо.

Взрыв окатил улицу жаром и стеклянной пылью. Мир содрогнулся от грохота шрапнели внутри, металлические ставни выгнулись наружу, словно крышки испорченных консервов. Крики вверху, крики внизу, все они сливались в хоровой стон погибающего округа.

И маячок у Зени в руке погас.

Впоследствии увиденное возвращалось только вспышками, короткими и болезненными образами, которые она заглушала отрицанием, отвлечением и наркотиками. Она вспоминала…

Как голыми, кровоточащими руками раздирала оконные ставни у самой земли.

Как бежала по темному зданию этаж за этажом.

Как выкрикивала их имена, пока собственный голос не начал казаться чужим. Сваленные кучей тела…

Как, шатаясь, выходила на болезненно яркий солнечный свет. Как выбиралась из Квазера. Как рыдала посреди улицы.

Раздробленные, страшные, полустертые воспоминания с массой лакун. Много часов и дней Зеня сдерживала мехалиновый откат. Теперь ее трясло. Глаза почти не глядели, но она все равно шла по собственным следам, словно маячок звал ее обратно в Паву.

Скорее всего, ее не пустят. Скорее всего, она скончается в корчах перед главными воротами, а ее пятерка и все их соседи заберутся на стену, чтобы хорошенько рассмотреть предателя Паву Земолай. Милар Земолай.

Но Зеня все равно бежала домой, потому что не знала, что еще делать.

Позже она не помнила, как попала обратно на полигон, только сам факт. До ворот она добралась, но там обнаружила, что больше не в силах сделать ни шагу. Она отчаянно озиралась в надежде, что кто-нибудь, кто угодно, ее найдет. Когда дежурный вышел проверить документы, она уже даже говорить не могла, но он с одного взгляда понял, что с ней творится.

Дежурный вызвал помощь – смазанные слова в гуле ветра. Зеня осела на землю. Она чувствовала, как ее берут за руки и за ноги. Улавливала отдельные слова – «ломка», «берсерк» и «карантин», – каждое из которых звучало с большей настойчивостью, чем предыдущее. Затем темное, узкое пространство, топот шагов, грозящий расколоть голову пополам.

Зеню засунули в карантинную клетку. Она свернулась калачиком на полу: горячо – холодно. Горячо – холодно. Ночью она взбесилась.

Когда дверь клетки распахнулась, Зеня была измученная, мокрая от пота, голодная – но в ясном сознании. Водайя опустилась на колени рядом с ней, бескрылая. Ее силуэт вырисовывался на фоне проникавшего из коридора слабого света ожившей