Крылья за спиной - Саманта Миллс

Двигатели и электросети, преобразователи ближнего действия и переговорные устройства. Тем, кто мог их приобрести, изобретения весьма облегчали повседневную жизнь. Но техно-дэв также делился знаниями, необходимыми для создания болт-ганов и брони, пушек и бомб, таранов и сетеметов.

И конечно же, крыльев.

– Приехали, – объявил Рустайя, милосердно прервав ход ее мыслей, и они наконец-то выбрались из машины обратно в ночь.

Радежда осталась позади.

Земолай прищурилась, пытаясь в свете звезд разглядеть свое окружение. В обе стороны тянулись десятки деревянных прилавков. Закрытый на ночь деревенский рынок. Местность сельская. Стало быть, у мятежников имеется укрытие и вне городских стен.

– Помогите мне, – пропыхтела Гальяна, пытаясь за плечи вытащить пленника из кузова.

Земолай неохотно присоединилась к ней, и Зуб под собственным весом соскользнул на землю между ними.

– Тимьян, пожалуйста! – взмолилась Гальяна.

Тот поднялся с места, где сидел сжавшись в комок, и выполз наружу. Заряд у машины заканчивался. Рюкзак он тащил за одну лямку, словно не желая к нему прикасаться.

Ворча и не скупясь на проклятия, они оттащили добычу в ближайший деревянный киоск – обманку, скрывавшую очередной люк. Под этим пряталась обычная лестница.

Спуская пленника вниз, они не особенно его берегли.

Полдесятка ламп освещали теплое пространство примерно десять на пятнадцать футов. Основное помещение было забито контрабандой, включая ворох свитков и кодексов, явно спасенных из библиотеки книжника. Имелись тут и плюшевые кресла, и бархатные одеяла; подставки для книг, вырезанные в форме молитвенно раскрытых ладоней; статуя схола-дэва, спящего на ложе из бумаг, высотой по колено. Все запрещенное. Все до боли знакомое.

– В заднюю комнату его! – приказала Гальяна.

Обстановка второй, меньшей комнаты состояла из нескольких голых коек и стопки затхлых одеял. Они сгрузили там Зуба и вышли обратно в главное помещение, где Земолай быстро нашла себе угол и сползла на пол, выпуская адреналин из организма и позволяя боли занять его место. Участвовать в неминуемой истерике она не желала, со своей бы болью справиться.

Единственная оставшаяся дверь вела в еще более тесную ванную. Негде было спрятаться друг от друга, и дальше отвлекаться от случившегося тоже уже не получалось.

Рустайя вернулся к лестнице, обеспокоенно глядя вверх:

– С какой стороны идет Элени?

– Нужно связаться с Каролином, – отозвалась Гальяна, меря шагами пол в тщетной попытке оттянуть неизбежное еще немного.

Все это время она действовала храбро, но в итоге оказалась трусихой: глаза в пол, плечи сгорблены, как будто в такой позе вопрос ее не достанет.

Рустайя заметался между Гальяной и Тимьяном, с каждой секундой нервничая все сильнее.

– Где Элени? – вопрошал он, и Тимьян лишь молча качал головой.

– Надо было по дороге оставить метку для Каролина. Как думаешь, сегодня вечером проверка будет? Может, мне стоит выйти сейчас?

– Где Элени?! – твердил Рустайя в ужасе, потому что уже знал ответ, но хотел – и одновременно не хотел – услышать его со стороны.

И когда Тимьян снова покачал головой, Рустайя заплакал, а Земолай еще сильнее вжалась в угол, старательно отгораживаясь от них, потому что проходила это все уже несчетное количество раз и не хотела больше иметь к этому никакого отношения.

Глава пятнадцатая

У всех воинов-победителей общие принципы: вера и преданность.

Вера в свое божество. Преданность своему командиру. Вера в моральный авторитет. Преданность дисциплине.

Крепко держитесь их, и не будете знать ни горя, ни страха, ни колебаний.

Речи св. Виталии

Так больно Зене не было еще никогда.

От этой боли было не убежать. С ней невозможно было бороться. Словно глубоко в груди, куда не добраться хирургам, возник стальной пузырь и с каждым днем рос, выталкивая наружу сердце, легкие, ребра.

Гибель матери тоже ударила по ней, но скорее умозрительно – Натиля всегда была довольно отстраненной, и это скорее Зеня чего-то от нее хотела, нежели та что-то давала ей. Но брат?! Такого горя она себе и вообразить не могла, за исключением смутных, болезненных фантазий, посещающих каждого потенциального бойца: если кто-то причинит вред моей семье, я отомщу. Вот только мстить было некому. Томел и Никлаус… встали на сторону беззакония. Они прятались на осажденной территории, участвуя в мятеже. И в итоге пали жертвами правомерного нападения.

«Нишка!» – взвыл стальной пузырь, и она сглотнула, силясь вдохнуть.

Невозможно отомстить крылатому, сбросившему бомбы. Невозможно отомстить Зубу, который проломил здание. Оставалось только бороться с мятежом, совратившим ее родных.

Ее отчаяние переплавилось в жажду победы.

К тому времени, как Зеня вынырнула из ада карантинной клетки, осада Квазера завершилась, но работы предстояло еще много. Каждые несколько дней в очагах сопротивления вспыхивали жестокие стычки. Уцелевшие Квазер скрывались, перемещались и перегруппировывались так же быстро, как их обнаруживали.

Теперь Водайя, отправляясь в город, брала с собой свою пятерку в качестве наземной команды. Они отрабатывали смутные наводки, выгоняя кучки беглецов на открытое пространство, где тех усмиряли оперативники. Укрывались бунтовщики в местах темных и жутких – идеальная мишень для Зениной ярости. Чаще всего она добровольно вызывалась на опасную позицию (жалкое извинение за то, что бросила свою команду в башне), но за каждой дверью находила лишь мокрые, умоляющие лица.

«Не имеете права!» – кричали они. Или: «Это кощунство!» Или: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, у меня дети… мать… любимый…»

Брат?

На несколько недель после осады Квазера Зеня с головой ушла в сражения, только в гуще боя она чувствовала какой-то смысл. На каждом задании она первой выходила на позицию и последней уходила. В перерывах между рейдами отправлялась на тренировочный полигон, занималась в одиночестве после дежурств и приползала в расположение отряда, когда остальные уже спали.

К усилителям Зеня возвращалась с осторожностью. На сей раз внимательно следила за частотой приема и дозировкой, записывала симптомы и снижала дозу при первых намеках на приближение безумия. Ночной сон у нее сократился примерно до четырех часов, неизбежного окна перед рассветом.

Пава Ромил первым отвел ее в сторону, застав за натягиванием доспехов в выходной. После ее срыва он единственный вел себя дружелюбно.

– Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? – спросил он, понизив голос, как будто все остальные не подслушивали старательно под дверями кухни.

Он положил ей ладонь на локоть, словно она возьмет и улетит.

– Перегибаю? – Зеня отпустила локоть. – Вы все стараетесь набрать основные баллы, но ваши баллы не будут иметь никакого значения, когда окажетесь на фронте – в смысле, на настоящем фронте, а не на грязной наземной уборке,