Код Гериона. Бессмертие без жизни - Людмила Брус

«И на расследование тоже», – подумал я.

– Когда проснётся Вайолет? – спросила Катрина.

– Рекомендую разбудить его, когда сядете на Луну. С этой его кустарной начинкой я бы рисковать не стала… Препарат, о котором он просил, – в аптечке.

– Ага, – понимающе кивнула Катрина. – Спасибо, что согласилась помочь.

– Если честно, я не сильно-то и хотела. Регулярный приём этого вещества грозит ранней деменцией. И если Вайолет им злоупотребляет, то к пятидесяти годам будет пускать слюни и с трудом вспоминать, как его зовут.

– Холод и мрак… – пробормотал бортинженер.

– Я сделала формулу более щадящей, – продолжила Лиз. – Исключение для исключительного случая. Найдёте на Луне работающие устройства связи – не активируйте без согласования с нами, – продолжила инструктаж де Вийон. – Пока нам важно соблюдать секретность. В Новой Гаване должны думать, что вы полетели на Фобос.

Даже в Марсианской республике о нашей истинной точке назначения знали только сотрудники, ответственные за пуск и подготовку, да ещё Архангелы, а о настоящих целях полета – лишь родители, с которыми мы с Кэт тихо попрощались в Арконе. Наш путь действительно пролегал через Фобос – для того, чтобы запутать гаванских наблюдателей, а также для того, чтобы, воспользовавшись гравитационной пращей от вращения спутника, ускорить наш путь к Луне.

Выслушав последние наставления, мы двинулись по прозрачному коридору к месту старта, миновав ангар, в котором спал, дожидаясь старта, «Фермион-2»: конструкция похожа на красивую двустворчатую раковину. При взлёте створки разъезжаются вниз и в стороны, выпуская в открытый космос похожий на гладкую, очень выпуклую линзу корабль. Между наружным и внутренним слоями его обшивок находится слой вязкого фитогеля, который должен поглощать радиацию, удары от столкновения с мелкими метеоритами, а также коварным космическим мусором.

Выпуклую часть «линзы» покрывает узор из солнечных батарей, а находясь в открытом космосе, пилот может выпустить ещё и солнечные паруса (они расходятся в стороны от корпуса). Тогда корабль теряет сходство с линзой и напоминает диковинный цветок или парящую в вакууме радиолярию. Но за его штурвалом я окажусь нескоро. Сейчас меня ждёт «Апсара» – исследовательское судно Золотого века, побывавшее на Титане и десятилетиями ждавшее своего часа на «Иггдрасиле».

Слово «апсара» обозначает небесную танцовщицу в индийской мифологии, но в нашем корабле изящества нет ни грамма. Своими очертаниями этот корабль похож на горбатого кита – тяжеловеса из океанских глубин – хотя и значительно уступает «Фермиону» размерами: тридцать метров в длину против пятидесяти в поперечнике у моего любимца.

– Тебя как давно привлекли к починке этого недоразумения? – осведомилась у Олега Кэт.

– Два с лишним года назад. Больше всего времени потребовалось на повышение мощности реактора, замену его устаревших деталей да биологической обшивки. Она же требует постоянной подпитки раствором, а этим не занимались десятками лет; вся прослойка высохла к Фобосу и Деймосу. Проблем с коррозией на Иггдрасиле мало, а его искусственное магнитное поле защищало корабль от радиации – чтобы он не стал вашим гробом, едва вы останетесь в облегчённых скафандрах. Биообшивка частично решает проблему… – видя перед собой хотя бы одного непосвящённого, Олег всегда радовался возможности прочесть лекцию о внутреннем устройстве корабля.

– Изменения в конструкции были? – спросил я на всякий случай. С информацией о корабле я, конечно, ознакомился заранее, но такие важные сведения предпочитал получать из первых рук.

– Я полностью заменил механизмы отстрела аварийных капсул, хотя старыми никто никогда не пользовался… Шестьдесят лет – это, знаешь ли, не шутка.

– Он протестирован?

Ответ был утвердительным.

– Какие у судна самые уязвимые места? – осведомилась Кэт.

– Тонковата внешняя обшивка – не чета «Фермиону». Лучше избегать столкновений – даже с небольшими объектами. Я бы сказал – особенно с небольшими, – подчеркнул Олег. – Стабилизаторы рассчитаны на очень аккуратную посадку, и маневренность оставляет желать лучшего… Но корабль у нас всё же не военный, так что, это вряд ли нам помешает.

– Чинил два с лишним года, говоришь?.. – нахмурилась сестра. -Значит, подготовка шла с ведома Юрковского! Слышишь, Уинстон? Рейс они готовили заранее, но почему-то его отложили! Холод и мрак, как же всё запутано!

– Эмм… Я тоже удивился, – признался Олег. – Мне пришлось подписать документ о неразглашении – невиданное дело! И, кажется, я только что проболтался.

– Сдаётся мне, впереди непаханое поле этих невиданных дел… – покачала головой Кэт.

– А наш четвёртый где? – спросил бортинженер.

– Уже на судне.

– Говорят, он из Новой Гаваны?

– Сато Тэцуо, если помнишь такого.

– Ну да, как забыть такой скандал… – презрительно скривился механик. – Неужто во всей Арконе не сыскали достойных специалистов?

– Есть люди, которым хватает ума признавать свои ошибки, – тихо, но жёстко сказала Кэт. – А я надеюсь, у тебя хватит ума относиться к нашему товарищу с уважением. И, если тебе не объяснили, в нашей миссии главная задача принадлежит ему.

– Тэцуо – умный и смелый человек, – подхватил я, – Несколько лет он был нашим агентом в Новой Гаване, и сведения, которые он нашел, – бесценны. Он достоин хорошего отношения не меньше любого из нас.

– Лиз сказала, он дружит с веществами… – не унимался механик.

– Дружит, – с вызовом сказала Кэт. – Как видишь, Майрону на это плевать, и нам тоже.

Перед нами с шипением открылся круглый шлюз, и в шлюзовом отсеке загорелся свет. Но едва я оказался внутри, на меня напало нестерпимое желание втянуть голову в плечи: потолок нависал так низко, словно судно делали для гномов. Обстановка внутри была аскетичной, как в самом обычном марсолёте: всё в белых, серых и бежевых тонах: ни цветов, ни бархатистого живого ковра на стенах. Впрочем, стены и потолок можно было разрисовать на свой вкус: и развлечение, и сброс напряжения.

Собственной кислородной фабрики, какая есть на «Фермионе», у нас тоже не оказалось. Лабораторное оборудование также отсутствовало: корабль всё-таки ремонтный. Но Катрина заблаговременно собрала для полёта собственный арсенал.

Летать между Марсом и Землёй для нескольких поколений было почти так же естественно, как ездить к родственникам в другой город – разве что дольше. С этой мыслью я погружаюсь в кресло пилота, и тёплый фитогель обволакивает тело. В это время расходятся створки ангара, открывая небо. Ладонь прижимается к приборной панели, и та отвечает мягким зелёным сиянием. Голову обхватывает шлем пилота: перед глазами появляются наши координаты и данные о состоянии корабля. Голос самого Майрона Асано в динамиках дает разрешение на взлёт. Один за другим я опускаю рубильники, приводя в готовность двигатель; в очках теперь видна вся платформа на фоне космического простора, манящего тысячами звездных огоньков; она ощетинилась антеннами в напряжённом ожидании. Нужно тщательно контролировать каждое движение, каждый вздох, каждую мысль, потому что теперь моя масса составляет много тонн. В отличие от пилотов прошлого, я не начинка корабля, даже не мозг – я и есть корабль. Кто поборол свой страх и взлетел, знает: большего наслаждения в жизни нет. После того, как ты – не хрупкой куклой в скафандре – а металлической громадиной – нырнул в объятия Вселенной, иную судьбу выбрать трудно. Я б сказал – невозможно.

Шесть турбин выпускают струи раскалённой плазмы, отключаются магнитные «замки», что держали меня на платформе. Рывок!.. «Иггдрасиль» остаётся далеко внизу и через две секунды превращается в серебристую точку. Большой кирпично-красный Марс с его белыми полярными льдами раскинулся перед нами, как на учебной карте. Судно совершает оборот вокруг планеты, дополнительно разгоняясь за счёт её вращения, и берёт курс на Фобос. Планета стремительно удаляется – вот она уже размером с гимнастический мяч, и наконец – с шарик для пинг-понга.

Следующая «станция» – собственно, Фобос, который мы должны облететь так, чтобы продолжить путь к Луне с его обратной стороны. Таким образом, планета «прикроет» нас от наблюдения с Новой Гаваны, и дополнительный гравитационный «пинок» судно получит тоже.

Путь до Фобоса и манёвры заняли шесть часов, после которых я перевел «Апсару» в автоматический режим; теперь ее можно было не трогать до приближения к Луне; все, что оставалось – следить за показаниями приборов и докладывать Космическому центру о своих наблюдениях и состоянии экипажа. Как только стало возможным