Грех и поражение - К. Ф. Брин

Эти клоуны вовсе не выше меня и даже не равны мне. У них просто больше власти – и все. Будь мы в равных условиях, я бы трясла и толкала, пока не вколотила бы в этих тиранов хоть каплю человечности.

Тяжесть легла на плечи, вцепилась в лопатки; навалилось гнетущее ощущение слежки. Незваная, непрошеная, в комнате запульсировала Черта. Замелькали зыбкие тени. Магнус вздрогнул.

Что-то притаилось за Чертой, пристально вглядываясь в комнату. Не Хардинг – эта тень источала злобу и жажду мести.

Накатила паника. Неужели Лидия или Аарон осмелятся сделать ход в общественном месте, на глазах Магнуса?

– Хорошо-хорошо. – Зандер стукнул судейским молоточком по столу, и я подпрыгнула от неожиданности.

Тень продолжала смотреть.

– Предлагаю голосовать. Считать ли метку обоснованной и законной, да или нет?

Он повернулся к собравшимся, ожидая ответов, а я не могла отвести взгляд от тени, боясь, что иначе она шагнет сюда, на мой уровень, как это сделал Хардинг. От одной этой мысли меня пробирал озноб.

– Нет.

Холодок страха сменился ледяным ужасом. Я не могла не посмотреть, кто это произнес.

Тот парень с краю, сомневавшийся в душевной связи, ухмылялся мне. Что ж, он только что сам внес себя в список моих врагов.

15. Алексис

Когда я вновь перевела взгляд на Черту, она резко исчезла, и тень вместе с ней. Цвета вернулись. Бесплотные ледяные пальцы, сдавившие мои кишки, разжались.

Взгляд Магнуса – тяжелый, оценивающий; а может, обвиняющий? – давил на меня.

Я услышала чье-то «да», потом еще одно, но сердце все равно продолжало отчаянно колотиться.

– Да, – произнес Магнус, когда подошла его очередь, продолжая смотреть мне в глаза.

– Да. – Зандер со стуком опустил молоток. – Шесть против одного. Метка признана законной. А теперь, Алексис, перейдем к другому делу.

Магнус нахмурился и наконец отвел взгляд, уставившись на Зандера. Очевидно, он не подозревал, что будет какое-то «другое дело».

– У меня есть вопросы насчет Громовержца, – сказал Зандер, и растерянный взгляд моего отца сразу сделался равнодушным.

Скрип открывающейся двери разнесся по комнате.

Я даже не успела расслабиться. В глазах Дилана металась паника, он был предельно напряжен, но вошел, высоко держа голову, как и подобает человеку из рода Зевса.

– А что насчет него? – Страх снова скрутил меня.

Я была не единственным ценным экземпляром, который полубоги хотели прибрать к рукам. Дилан сел рядом со мной и чуть передвинул стул, так, чтобы тот коснулся моего.

– Ситуация вокруг него крайне необычна. – Зандер подался вперед. Жадность блестела в его глазах. Несмотря на то что он имел репутацию приверженца правил, ясно было: даже Зандер был бы отнюдь не прочь заполучить такой раритет в личную коллекцию. – Мы должны убедиться, что он не был… загнан в угол, в результате чего ему пришлось занять то положение, которое он занимает сейчас.

– При всем моем уважении, – выпалила я, – но чья бы корова мычала. Это же полная чушь! Вы учинили мне допрос из-за моей абсолютно законной метки, но даже глазом не моргнули из-за фальшивки, которую он вынужден был носить в прошлом.

– Он не представал перед нами, поэтому его метка и не ставилась под сомнение.

– А почему, по-вашему, он перед вами не представал? – Я подождала секунду, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – Потому что его держали взаперти, постоянно подвергая физическому и эмоциональному насилию! Тогда он действительно был загнан в угол, только никто не пришел ему на помощь. А теперь, когда ему впервые в жизни хорошо, он, значит, сделался объектом пристального внимания? Вы занимаетесь только теми, кто не нуждается в вашей помощи, так, что ли?

– Минуточку, юная леди. – Голос Зандера упал на октаву ниже, и от его напора волоски на моих руках встали дыбом. – Я прошу вас набраться немного терпения. – Хотя было совершенно понятно, что он вовсе не просил. – Джианна держала этого мальчика под замком. Мы его не видели. Глаз не видит – сердце не болит.

Я стиснула кулаки. Жалкое оправдание.

– Итак, мистер Маккини…

– Это больше не мое имя, – перебил его Дилан. – Я начал новую жизнь. И выбрал новое имя.

Зандер облокотился на стол.

– Это полубог Киран настоял на том, чтобы ты взял новое имя? – спросил он.

– Я взял новое имя, когда попал в тот чеширский городок в горах. Полубог Киран принял его.

– Хорошо, давай поговорим о том, как ты оказался в том чеширском городке. Полубог Джианна была отравлена. Вы оба были отравлены – яд был обнаружен в ваших бокалах и в образцах вашей крови, – и вы оба были объявлены мертвыми. Я еще тогда навел справки и узнал из достоверного источника, что вы действительно мертвы. Ответственного за убийство так и не нашли, но, с учетом того, что ты, образно говоря, пошел на дно вместе с кораблем, не было никаких причин подозревать тебя. Но вот ты здесь, жив, здоров и бодр, аки жаворонок. Я нахожу это все крайне подозрительным.

– Я не мог отравить ее, если вы это имеете в виду. Только не с кровной клятвой. – Дилан нервно теребил полу рубахи.

– Может, это сделал и не ты, но твое участие отнюдь не исключено.

Дилан невесело рассмеялся.

– Участие? Мне не разрешалось ни с кем разговаривать без присмотра. Не разрешалось заводить друзей. Если бы я мог отравить ее и получить свободу, я бы это сделал, поверьте. Если бы я мог найти способ покончить с собой, чтобы хоть так сбежать, – я бы это сделал. Но я был в ловушке. Всецело. Спастись было невозможно.

– Тогда как же ты сбежал?

Дилан пожал плечами.

– По сей день не знаю. Помню, как перехватило горло, помню вкус желчи. Помню, как расцарапывал шею, как отчаянно и безрезультатно пытался глотнуть воздуха. Джианна была рядом, с ней происходило то же самое. Потом в комнате взорвалась магия. Боль была чудовищная. Что, учитывая пристрастие полубога Джианны к хлыстам, ремням, зажимам и горячему воску, о чем-то да говорит.

Искра обвинения в глазах Зандера если не угасла, то несколько потускнела. Он скривился от отвращения.

– Понимаю.

– Простите мою прямоту, сэр, но – нет, не понимаете. Я жил в аду на земле. Взаперти, как я уже говорил. Временами в клетке, как зверь. Не раз я мечтал о смерти. Умирать было мучительно, но когда в глазах почернело и боль прошла, я был искренне счастлив. Потому что наконец освободился. Последнее, что я помню, – как