Французский полтергейст - Василий Анатольевич Криптонов

— Я тоже не сомневаюсь, просто…

— Что вас смущает, Борис?

— Её икры, — вздохнул Леонид. — Они, как видите, в этой позе обнажились, и невинный юноша шокирован, даже несмотря на чулки.

— Я вовсе не невинный!

— А какой же вы, скажите, пожалуйста? Может быть, винный?

— Может, и винный. Вас не касается.

Стефания нависала над Вадимом Игоревичем зловеще и неподвижно. Вглядывалась в точку на лбу между двумя бровями. Что-то происходило в ментальном поле. Я почувствовал, как сгущается атмосфера.

— Вы тоже это ощущаете? — пролепетала Анна Савельевна.

— Да, — подтвердил Леонид. — Не могу сказать, что именно, однако определённо чувствую. В этом отношении повезло нашему юному другу. Он чувствует вещи совершенно понятные.

— Прекратите, это низко! — покраснел Борис, силясь отвести взгляд от целомудренно белоснежного чулка Стефании.

— Многие бы с вами поспорили, но я согласен. Все наши так называемые высокие чувства берут начало в самом низменном. Поверьте на слово, когда завтра утром вы проснётесь и осознаете, что жить не можете без этой прелестной особы, вы придумаете ей тысячу и одно достоинство, объясните это возникшее внезапно чувство миллионом величественных порывов души. Оно не будет иметь ни малейшего отношения к этому невзначай подгляданному чулку, разумеется.

— Леонид, вы такой нудный — ужас, — не выдержал я. — Как будто бы вам годов — за восемьдесят. Вы ведь моложе меня!

— Каюсь, когда нервничаю, становлюсь циничен. Кто-то ест, кто-то пьёт, а я вот…

В этот момент Вадим Игоревич повторил недавний кульбит Стефании — выгнулся дугой. Сама Стефания, вскрикнув, слетела с него на пол. Впрочем, тут же вскочила. Она всё ещё была одержима духом Серебрякова. Голова кругом, что творится… И я в этом участвую. Смею при этом называть себя взрослым рассудительным человеком!

Как же хочется после вот этого всего прийти в тёплый и уютный дом Анны Савельевны… Но ведь нет! Не после того, как я осознал, что она говорит точь-в-точь теми же словами, что и моя мама. Кошмар! И я ещё обвинял Татьяну в комплексе Электры! Тысячу, нет, полторы тысячи раз прав Леонид: будь проклят человеческий организм! Игрушка лукавого!

Тело Вадима Игоревича опустилось обратно. Голова на мгновение вспыхнула каким-то потусторонним огнём, потом струя этого пламени протянулась от его головы к многострадальной голове нашего нулевого пациента. И тот вскочил.

Слабо сказано — вскочил. Мгновение, и недавний коматозник стоит на четвереньках на койке, хищно озираясь. Ахнула и осыпалась на пол Стефания. Миг спустя застонал и поднялся Вадим Игоревич.

— Держите… его, — простонал он.

— Не удержите! — рыкнул пациент.

Дверь мы загораживали — и он прыгнул в другую сторону, в верхний угол комнаты. Там, растопырив ноги и руки, умудрился закрепиться, как паук.

— Сволочи! — сообщил он нам. — Всех убью!

— А можно не надо? — спросил я.

Борис нервно хихикнул. Пациент зарычал и, оттолкнувшись ногами, полетел на нас человеческой торпедой. Вскрикнул и закрыл голову руками Борис, забормотал какую-то ахинею Леонид. Я же, внезапно преисполнившись героизма, шагнул вперёд и выдал хук с правой.

Куда-то попал — костяшки кулака вспыхнули болью — но торпеда меня всё равно постигла, и вместе мы с треском вылетели сквозь дверь. Завизжали, бросившись врассыпную медсёстры, подслушивавшие в коридоре.

— Держите его, Александр Николаевич! — услышал я родной до боли голос Вадима Игоревича. — Держите!

Я держал, что есть мочи. Человекообразное существо, схватившееся со мной, рычало, плевалось, кусалось, в общем, доставляло много неприятных ощущений. Я всё вытерпел, как подобает настоящему мужчине. И вот — появился Серебряков.

Он схватил за голову моего противника, что-то выкрикнул, и глаза пациента закатились. Он моментально обмяк, рухнул на пол. А сгусток призрачного пламени рванул сквозь стены.

— Эх-х! — Вадим Игоревич с досадой махнул рукой. — Эх, ушёл… Надо было полагать, что я буду не в тех силах, что ожидал от себя! Как вы, Александр Николаевич? Не зашиб он вас?

Я взялся за протянутую руку.

* * *

— Какой кошмар… — прошептала Таня, прижав к груди ладони. — Это же… Это же было смертельно опасно!

Мы сидели ночью того же дня в столовой дома Соровских. Дарина спала, а Фёдор Игнатьевич и Танька меня дождались. Встретили, накормили и выслушали подробный отчёт обо всех наших приключениямх.

— Штука в том была, что из тела Вадима Игоревича духа изгнать мог только он сам. Потому что… Ну, не знаю, он как-то так объяснил по-своему, по-менталистски. В общем, защита у него в голове хорошая стоит. Заскочить-то сущность туда заскочила, а вот сделать ничего уже не смогла. И обратно выйти тоже не могла. А Вадим Игоревич через тело Стефании на себя самое воздействовал. И сущность перекинулась обратно, в первое тело. Ну, тут-то уж Серебряков в себя пришёл и всё красиво закончил.

— Да у тебя же на лице следы от многочисленных ударов, Саша!

— Ну, там, драка была небольшая.

— Ты мог погибнуть!

— Про Вадима Игоревича не спросишь? Как он там? Вдруг плохо?

— Ах, будь с ним плохо, ты бы сказал, — отмахнулась Танька. — Господи, я только сейчас сумела представить, что ты… Что тебя вдруг нет. Это ужасное чувство пустоты…

Я с минуту в какой-то прострации смотрел, как её глаза наполняются слезами, начинает дрожать нижняя губа. Что-то там у меня в голове телепалось. И я сказал:

— Ладно.

— Ч-что «ладно»? — всхлипнула Танюха.

— Ладно, давай попробуем. Вдруг что путное получится.

— Т-ты… Ты взаправду?

— Ну да. По крайней мере, одно могу сказать точно: на мою маму ты настолько не похожа, что даже сравнивать смешно. Опять же, будет кому в старости утку выноси…

Как она это сделала — я не понял. Вроде бы между нами был стол. Однако — бах! разряд красной молнии! — и я лежу на полу, а на мне сидит ревущая и смеющаяся одновременно Татьяна Фёдоровна Соровская.

— Ты не пожалеешь, я обещаю! — выпалила она.

— Угу, — только и сказал я. Больше не получилось. Больно было до предобморочного состояния. Долбанула рыжая туда же, куда несколькими часами ранее прилетела «торпеда».

Где-то на заднем плане вздохнул Фёдор Игнатьевич. Не то с облегчением, не то с чем-то вроде «ну, вот, приехали…» Кто его знает, этого Игнатьича. Не умеет человек вздыхать на понятном языке, как все люди.

* * *

— Вот это тебе нужно подписать и отдать секретарю, чтобы отправила почтой. Это тоже подписать и отдать Фёдору Игнатьевичу для заверения. Здесь прошение об академическом отпуске, надо…

— Да одобрила бы уже, Диль. Ну, у парня ведь явно какие-то неприятности, пусть разбирается, что же мы, звери, что ли…