Французский полтергейст - Василий Анатольевич Криптонов

— Сказала бы ему, мол, свободен, а я бы потом подмахнул задним числом. Где вот его теперь искать? Надо его теперь где-то искать, у него прошение, чтоб со вчерашнего дня.

— Я найду.

— Сделай одолжение. Стой! Не делай одолжения. Он тебя видел?

— Нет, хозяин. Ты сказал никому лишнему на глаза не попадаться, да и секретарша никого не пускала.

— Правильно. Какой я молодец, дальновидный. Тебе одежда нужна поприличнее, что-нибудь официальное. А то ты в одном платье ходишь и зимой, и летом.

— Я появилась осенью, и осень ещё не закончилась.

— Не нуди. В общем, завтра пойдём за покупками, а парня я сам найду.

— Хозяин!

— Ну, чего ещё?

— У меня есть просьба. Я понимаю, что фамильяр не должен…

— Говори, чего хочешь.

— Очки.

— Очки?

— Очки, да. Когда секретарша свои снимала, я их примерила.

— И? Стала лучше видеть?

— Нет, но я в них такой умной кажусь.

Я закатил глаза. Девушки… Даже фамильярки. Всё равно.

Кивнув в знак одобрения, я вышел из кабинета, положил на стол отобранные Диль бумаги, не глядя на неторопливо крестящую меня секретаршу, и отправился искать Демьяна Барышникова, пятый курс.

Нашёл расписание, вычислил нужный кабинет. Повздыхал, что далеко — и отправился на второй этаж, в соседнее крыло. Для приличия постучав в нужную дверь, я дёрнул за ручку, вошёл и сказал:

— Извините, что прерываю…

Студенты во главе с растерянным Фёдором Игнатьевичем уставились на меня. Я тоже на них посмотрел, окинул взглядом и каменную статую, вокруг которой они собрались. Кивнул благосклонно, мол, ценю и понимаю искусство.

— Мне бы Барышникова. Демьяна.

Молчание. Я начал озадачиваться.

— Господа, дамы… Если я ошибся дверью, прошу меня извинить, но, согласно расписанию, вы — пятый курс, факультет стихийный. Мне бы совершенно на две секунды Барышникова, буквально бумажку ему одну передать.

— Так вот он, Барышников, — сказал один из студентов, обладатель пышной шевелюры соломенного цвета. — Самый… настоящий…

Парень указывал на статую. И никто во всей аудитории его не опроверг.

— Да что ж за неделя такая, — вздохнул я. — Что у вас случилось?

Глава 46

Преступление Полины Лапшиной

Рассказ Фёдора Игнатьевича Соровского, ректора академии магии, я выслушал внимательно, постаравшись вникнуть во все тонкости, нюансы, исключить самую возможность неправильного толкования, и, когда ни одного белого пятна в этой истории не осталось, принял единственно правильное решение. И немедленно его озвучил:

— Вы уволены.

Фёдор Игнатьевич моргнул. Потом глаза его привычно забегали, скользя по колонкам невидимых табличек. Там он пытался найти информацию, подтверждающую или опровергающую моё право его увольнять. А пока он напрягает изо всех сил сеть своих утомлённых нейронов, я коротенечко расскажу, что, собственно, случилось на занятии по земляной магии.

Пятый курс изучал уже всякого рода продвинутые штуки, как, например, превращение в камень разнообразных предметов, изначально к камню отношения не имеющих. Тут я вынужден снять шляпу и признать, что магия мельчайших частиц на такое тоже способна, однако потребует от мага столько сил, что придётся досуха высососать все распределители и источники страны, включая мой. Потому что это означало бы нечто вроде производимой вручную реакции термоядерного синтеза. И закончиться всё могло так же, как у британцев из газетной картинки, с грибом.

Да, увы, магия мельчайших частиц, в основном, имела преимущество только на низких уровнях. А с развитием мага преимуществ становилось меньше. Лишь одно оставалось неизменным: магию мельчайших частиц мог освоить кто угодно, без ущерба для основной специальности, и весьма себя тем обогатить.

Но я отвлёкся. Задача была поставлена. В аудитории находились сделанные из бумаги журавлики и кораблики. Студенты обращали их в камень под чутким руководством Фёдора Игнатьевича. У кого-то получалось стремительно, у кого-то вообще не получалось, а кто-то перед тем, как достичь успеха, долго-долго мучился.

Полина Лапшина была как раз из таких. Девочка очень усердная, но не слишком одарённая. Как магически, так и интеллектуально. Любой новый материал она зубрила наизусть, а понимала уже постфактум, если вообще. Часто понимания и не требовалось. Теорию достаточно было оттарабанить по запросу, а для успешного выполнения практических заданий обычно хватало механического следования рекомендациям из конспекта или учебника.

Все уже знали, что Полина зависнет над журавликом надолго, зрелища никто не ждал. Поэтому здоровенные лбы двадцати двух лет от роду затеяли весёлую игру: принялись толкать друг друга. Фёдор Игнатьевич, которому позарез надо было закончить тему на этом занятии, не обращал на них внимания. Он стоял у Полины над душой и гундел. Впрочем, он называл это консультированием.

Полина напрягалась всё сильнее и сильнее, скрипела зубами, сжимала и разжимала кулачки, сверля взглядом ненавистного бумажного журавлика. И тут на неё спиной налетел, дико гогоча, толкнутый кем-то Барышников.

Полина начала падать. Барышников красиво развернулся и схватил её за локоть. Полина взмахнула другой рукой, и… И спустя мгновение вырвала локоть из каменных пальцев статуи. Барышников как таковой не существовал больше.

«Самое досадное, — говорил Фёдор Игнатьевич, — что обратить человека в камень — это даже не седьмой курс. Это, если угодно, даже не аспирантура. Я и сам бы такого сделать не сумел. А эта, с позволения сказать, студентка — выдала. Ну ладно бы пиджак окаменел или, там, рубашка. Но весь человек, сразу, и одежда, и живая плоть…»

Казалось, что больше всего его поразило именно это, а не то, что был пацан — и нет пацана. Должно быть, защитная реакция психики, чтобы не слететь с катушек окончательно. Интересно, кстати говоря, выражение «слететь с катушек» — откуда пошло? Можно его тут употреблять, или лучше поостеречься? Вдруг там катушки индуктивности в виду имеются, а о них тут никто ни сном ни духом. Вот может показаться, что мне тут так запросто живётся, хожу, острю, мелю всякую чушь, развлекаюсь. А у меня постоянно мозги кипят, как бы не провалить к свиньям собачьим всю конспирацию! Значит, запишем: узнать у Танюхи насчёт катушек. Она сейчас вся на крыльях любви летает, готовится к глобальным жизненным переменам — ей приятно будет, что я к ней по такому важному делу обращаюсь.

Но, впрочем, тпррру! Что-то я тоже не о том раздумался. У нас здесь трагедия, да ко всему прочему и Фёдор Игнатьевич завис. Перегрузил я его, хотя и не собирался, собственно.

А, нет, вот, отвис. Аж глаза по-молодецки сверкнули. И по столу грохнул кулаком. По моему, между прочим, столу. Доставшемуся в наследство от господина Старцева.

— Прекратите паясничать! Вы совершенно