Испытание огнем - Август Туманов

Роман рядом со мной хлопал глазами, его челюсть отвисла, и он выглядел так, будто забыл, как дышать. Я покосился на него — он явно понятия не имел, кто это. И, честно говоря, я тоже не был уверен. Вроде бы Алексей, но не Алексей. Мой друг, но в тоже время… кто?

Я смотрел на него, а в голове крутилось: что с тобой стало? Его седина, эти непривычно холодные глаза — всё кричало, что он не тот, с кем я бегал в самоходы из казармы. Но я сам его вызвал. Я знал, что он придёт. Вот он и пришёл. Но его вид — эта ледяная пустота — пробирал до костей. Метка молчала, и это пугало больше, чем её обычный жар. Никак наклонил голову, его уши шевельнулись, а глаза изучали этого человека с такой сосредоточенностью, будто он видел что-то, чего не видел я.

Алексей сделал шаг вперёд. Его ботинки скрипнули по щебню, и этот звук был единственным, что нарушало тишину. Все замерли — бандиты в костюмах, риелторы, люди в чёрном, Роман. Даже еле уловимый ветер, казалось, стих.

Мой друг остановился в центре площадки, его глаза скользнули по толпе, не задерживаясь ни на ком, и наконец остановились на мне. Я почувствовал, как сердце пропустило удар.

А потом он улыбнулся — холодно, едва заметно, будто зная тайну, которую никто из нас не поймёт.

— Не ждали? — спросил он. Его голос был низким, спокойным, но в нём прозвучала такая сила, что казалось воздух стал ещё тяжелее.

Я открыл рот, но слова умерли в горле. Высокий попятился, кряжистый сглотнул, а Алексей шагнул ближе. Серпообразный знак на его лацкане отразил закатный свет и блеснул. Я смотрел на него, своего друга, и думал: это спасение или конец?

Глава 15. Танцующий круг

Стоя у своей «Калины», я положил руку на тёплый капот, ещё не остывший после дороги. Площадка за бетонным заводом дышала заброшенностью: ржавые ворота дрожали на ветру, как больные зубы, а над цехами гудела одинокая лампа, бросая пятна света на трещины асфальта.

Небо, серое и тяжёлое, только начинало темнеть — до ночи далеко, но света уже не хватало. Никак напряжённо сидел у моих ног, осматривая площадку. Я потёр ладонь — метка молчала, но, когда Алексей заговорил, по коже пробежал холод, заставивший её шевельнуться. Никак ткнулся носом в мою ногу, его взгляд метнулся к пустому цеху, где мелькнула тень. Хотя, может и показалось.

Роман топтался у задней двери машины, теребя рукав своей потёртой куртки. Пот стекал по его вискам, глаза метались, бегали, не находя для себя достойного места, чтобы остановиться. Я заметил красное пятно на его запястье, очень похожее на ожог. Двоюродный брат, которому я безмерно доверял, предал меня, и это жгло хуже метки на ладони. Помню, как он клялся бросить свои делишки после истории с долгом пару месяцев назад, а теперь стоит, прячет ожог, как вор — краденое.

Я бросил взгляд на внедорожник в стороне. Катя сидела так же за тонированным стеклом, неподвижная, как восковая кукла. Когда ты стала такой, Кать? И почему я до сих пор не могу тебя выкинуть из головы?

Деловые переговорщики стояли в центре площадки, переминаясь с ноги на ногу. Высокий пытался выглядеть уверенно, но его пальцы начали теребить манжет белой рубашки. Тот, что пониже пыхтел, как паровоз и пытался ослабить непослушный галстук. Эти люди определённо знали человека, который сейчас приехал. И, по неизвестным мне причинам, боялись его до дрожи.

— Ну, — начал Алексей. Голос его был спокойным, с лёгкой насмешкой, словно он пришёл на пикник, а не на бандитскую разборку. — Вижу, представляться мне не нужно. — Он остановился в паре шагов от бандитов, встряхнул кистями, чуть наклонил голову, и его глаза блеснули, как лёд под фонарём. — У вас претензии к моему другу? — Он кивнул на меня, не глядя.

Никак неподвижно стоял около моей ноги, его глаза следили за каждым движением Алексея. Я же замер, как вкопанный, и думал: Лёха, почему от тебя веет чем-то таким, от чего хочется бежать? Метка молчала, но в груди начало теплеть.

Высокий кашлянул, шрам на щеке побелел и стал меловым. Он попытался улыбнуться, но губы дрогнули, и получилась гримаса человека, которого ударило током.

— Претензий нет, Алексей Викторович, — высокий сглотнул, шрам шевельнулся. — Просто… мелкое недоразумение. Ваш друг влез в нашу схемку. За старуху вписался, Нину эту… Наших повалил, дважды! А мы эту тему на районе держим. Это удар по нам, по имени. Общество не поймёт, если мы спустим.

— Имя — это всё, — кряжистый сплюнул. — Таксист борзеет, а мы молчим? Но раз вы сказали, мы… подумаем.

Я сжал кулаки, ногти впились в ладони. Это же вы Нину Семёновну решили под нож пустить за ваши делишки с квартирами! Я хотел влезть в разговор, сказать, что они гниды, но Никак фыркнул — мол, не надо, не время. Я взглянул на Катю в окне внедорожника. Её лицо не двигалось, но мне показалось, что она смотрит на меня. Пустота её глаз резала осколком стекла.

Алексей поднял левую руку и уголовники замолчали, как будто кто-то выключил радио. Его перчатка скрипнула, значок блеснул, поймав свет уходящего солнца. Он чуть улыбнулся, но глаза остались холодными.

— Общий смысл ясен, — сказал он, обрезая их болтовню, как ножом. Голос был ровный, но в нём звенела сталь, от которой мурашки бежали по спине.

— А решать будем так. — Он сделал паузу, повернулся ко мне, и его взгляд прошёл сквозь меня, как рентген. — Стас вам ничего не должен. Про квартиру этой бабки… как её там? Напомни, Стас, а то я запамятовал.

— Нина Семёновна, — вырвалось у меня. Голос прозвучал слишком хрипло.

Я кашлянул, пытаясь собраться. — Нина Семёновна, Алексей.

— Вот, Нины Семёновны, — продолжил он, будто мы обсуждали погоду. — Вы про неё забываете навсегда. Прямо здесь, прямо сейчас. Всё с неё снимаете — долги, претензии, всё, что сами и понавешали. Не тратьте время на споры, я знаю, как всё работает. — Он