Фаворит-5. Родная гавань - Денис Старый

Норов подгонял своего коня, то и дело вырываясь вперёд, заставляя также напрягаться и свое сопровождение. Норова Гильназ ждала. И он с нетерпением ждал с ней встречи. Два дня он проживет, как рассчитывал, у башкир, ну а после привезет невесту в свой дом.

Скоро он заберёт прекрасную девушку, чтобы отвезти её в общину и там покрестить в православие по старообрядческой традиции. Пока Норов не доберётся до ближайшего русского городка, где будет официальная православная церковь, он решил хоть так покрестить свою невесту.

Они потом никому не скажут, чтобы не попасть под преследование. Ну и научит Норов, как правильно креститься в другом городе. Однако Александр Матвеевич посчитал, что Гильназ нужно отрывать от её корней уже сейчас. И достаточно строгая старообрядческая община Кондратия Лапы никак не допустит, чтобы Норов сожительствовал с башкиркой, если та будет веры басурманской.

Стойбище башкирского рода старейшины Акая находилось рядом с Миасс-городком. И общинники сотрудничали очень плотно с кочевниками. Уже заключены договора на поставку от общины хлеба и овощей, ну а взамен получат мясо. Коней, опять же Кондратий постоянно покупает у башкир. Да и в системе безопасности были договоренности.

— Дымы! Быстрее! Стойбище горит! — не своим голосом заорал Александр Матвеевич, нещадно прихлёстывая своего коня.

Сердце мужчины защемило. Мозг отказывался думать, но тревожность захватила сознание Александра Матвеевича. Конь пытался фырканьем образумить хозяина, но только ещё больше получал плёткой по бокам.

Преодолев версту, оставив позади даже опытных башкирских всадников, Норов придержал коня. Он увидел… и не хотел верить… Уже не спешил увидеть то, что должен. Гильназ…

Стойбище башкирского старейшины Акая было разорено, уничтожено, сожжено. Ещё здесь, за полверсты до сожжённых юрт, лежали тела убитых башкир. Это были и старики, и дети. Было видно, что те, кто напал на стойбище не пощадили никого. Относились к людям, как к скоту. Кого сразу зарезали, иных забрали с собой. Ни жалости, ни милосердия.

— Дикие! Истинные варвары! — стараясь не разрыдаться, бормотал Норов.

Но… уже казалось, в опустошённом сердце Александра Матвеевича затеплилась надежда. Не спеша подбираясь к сожжённому стойбищу, Норов не видел ни одного тела убитой молодой девушки. Да и молодые мужчины, из тех, что уже отправились на суд Божий, были только воинами.

Рядом с мертвецами не было оружия, конечно же, его забирали. Но Александр Матвеевич так часто в последнее время бывал в гостях у башкир, что многих знал в лицо. А оружие… оно в степи в большой цене. А главный товар — это кузнец. В роду Акая было три кузнеца, и Норов был уверен, что их не убили, а полонили. И Гильназ не убили бы. Такой красоты девушку было не сыскать.

— Кто? — выкрикнул Норов, обращаясь к своему сопровождению. — Кто мог это сделать? Башкиры, или кайсаки? Может айраты пришли?

Русские люди молчали. А башкирские воины уже стали, рыдая, выкрикивать проклятия и угрозы, клясться, что отомстят. Мужчины увидели сожженные свои юрты. Они не слышали Александра Матвеевича, у них свое горе.

Русский учёный спрыгнул с коня, направляясь к сожжённой центральной юрте. Именно здесь и проживал старшина со своей семьёй. Страх обуял Александра Матвеевича. Его ноги подкашивались, руки дрожали, глаза невольно отводились в сторону. Но усилием воли он возвращал взгляд туда, где лежало множество убитых людей. Он понимал, что Гильназ должны были забрать в полон. Но все равно боялся увидеть ее мертвой.

И пока Александр даже не хочет думать, что полон и рабство может быть для его невесты куда как более хуже, чем смерть. Он готов был бы принять Гильназ даже если людоловы ее снасильничают. Хотя… они же испортят товар.

В одном месте, там, где когда-то был вход в просторную юрту старшины, лежало особенно много убитых молодых воинов рода. Было понятно, что здесь состоялся последний и самый отчаянный бой башкир с теми, кто пришёл их разорять и…

— Молодых женщин и оставшихся в живых сильных мужчин должны были забрать в рабство? — на башкирском языке спросил Александр Матвеевич.

Он и сам уже догадался, но хотел подтверждения своим домыслам.

— Да! — немногословно ответили Норову.

— Тогда она жива! — выкрикнул Александр Матвеевич. — Её нужно отбить!

Он обратно запрыгнул в седло, собирался рвануть в погоню, но один из русских сопровождающих схватил за уздцы коня и не дал Норову ускакать.

— Это киргизы-кайсаки! — решительно глядя в глаза учёному, говорил воин-общинник. — Мы знали, что они хотели напасть на Миасс-городок. Мы предупреждали старейшину Акая, но он сказал, что у него договор с кайсаками, что платит им исправно золотом и поэтому они его не тронут.

— Ты уже послал вестового в город? — опустошённым голосом спросил Александр Матвеевич. — Как? Кондратий отправит погоню?

— Ещё когда увидел дымы, сразу и послал! — ответил десятник и взял за плечо Норова. — Мы попытаемся выйти на кайсаков и выкупить твою невесту. А погоню… Голове решать. Но я думаю, что погони не случится.

Александр Матвеевич с благодарностью на лице посмотрел на десятника. Нет, не за слова, тем более не такие уж и обнадеживающие. Глаза десятника были наполнены сочувствием. Он не врал, он понимал и сопереживал Норову.

Александр Матвеевич же для себя уже принял решение. Ну если не будет погони.

В том, что задумал Александр Матвеевич Норов, сплелись все черты характера этого человека — и его эмоциональность, и умение любить всем сердцем, а ещё и дух авантюризма. Но что именно придумал сделать Александр Матвеевич, конечно, он никому не скажет.

Трое башкирских воинов были отправлены отследить отход грабителей и людоловов. Ещё цеплялась надежда, что нападение на башкирское стойбище обошлось кайсакам в дорогую цену. Что они сейчас настолько ослаблены, с малым числом воинов, что можно попытаться догнать людоловов и отбить у них и людей, и коней, и всё то добро, что они награбили у весьма богатого башкирского рода.

— Нужно возвращаться, Александр Матвеевич, — сказал охранник. — Старейшина Лапа придумает, что можно сделать.

— Лапа, Лапа! Ещё молиться на него начните! — в сердцах бросил Норов.

— А ты не богохульничай! За такое и плёткой огрею, и никто дурного слова мне не скажет! — пригрозил охранник. — Разумею твое горе. Но все мы теряем родны и любых. Чего уж тут.

— Понимаю я. Не вини! — сказал уже спокойным тоном Норов.

После того, как Александр Матвеевич принял решение, к нему стало возвращаться и