Я – Товарищ Сталин 6 - Андрей Цуцаев

Париани подошёл к нему, его лицо было мрачным, как грозовая туча.

— Маттео, — сказал он, его голос дрожал от гнева. — Это конец. Без авиации мы не сможем прикрывать танки. Наступление под угрозой.

Фаласки повернулся к нему.

— Мы найдём виновных, синьор полковник, — сказал он. — Я переверну весь лагерь, но найду того, кто это сделал. Это не просто диверсия — это предательство.

Мессина, вернувшись от складов, вытер пот со лба. Его форма была покрыта сажей.

— Склады пока держатся, — доложил он. — Но мы потеряли слишком много. Десять самолётов, Альберто. Это катастрофа. Дуче нас всех под трибунал отправит.

Париани кивнул, его губы сжались в тонкую линию.

— Мы найдём виновных, — сказал он. — Проверьте каждого солдата, каждого механика, каждого офицера. Если это предатель, я хочу его голову. Если это абиссинцы или Советы, я хочу знать, как они пробрались на аэродром.

Фаласки кивнул, его взгляд скользнул по пылающим обломкам. Огонь всё ещё бушевал, но его ярость начала угасать, оставляя за собой лишь чёрный дым и искорёженный металл. Наступление, которое должно было принести триумф, теперь висело на волоске. Где-то в горах, возможно, враги наблюдали за происходящим, смеясь над их поражением. Париани стиснул кулаки. Он знал, что это только начало. Война, которую они считали лёгкой победой, превращалась в кошмар, и пламя на аэродроме было лишь первым предвестником грядущей бури.

Солнце клонилось к закату, но жара в Асмэре, административном центре итальянских сил в Абиссинии, не спадала. Штаб генерала Родольфо Грациани располагался в бывшем губернаторском здании — массивном каменном строении с высокими окнами и колоннами, окружённом колючей проволокой и мешками с песком. Внутри, в просторной комнате с картами на стенах и длинным деревянным столом, заваленным рапортами, телеграммами и схемами, царила напряжённая тишина.

Рядом стоял адъютант генерала, лейтенант Джузеппе Росси. Он сортировал входящие сообщения, передавая самые срочные Грациани. Война в Абиссинии казалась далёкой, пока резкий стук в дверь не разорвал тишину.

— Войдите! — сказал Грациани, не поднимая глаз от карты.

Дверь распахнулась, и в комнату влетел запыхавшийся лейтенант Паоло Треви, тот самый адъютант, который утром докладывал о состоянии охраны аэродрома в лагере в тридцати километрах от Аддис-Абебы. Его форма была покрыта пылью, лицо чёрное от копоти, а глаза полны паники. Он замер у порога, тяжело дыша, и отдал честь, хотя его рука дрожала.

— Синьор генерал, — выдохнул он, — катастрофа! Аэродром атакован! Диверсия! Мы потеряли десять самолётов! Треть нашей авиации уничтожена!

Грациани медленно поднял голову. Его взгляд впился в Треви. Рука, державшая перо, замерла, и чернила капнули на карту, растёкшись тёмным пятном по красной линии, ведущей к столице.

— Что ты сказал? — произнёс он тихо, но в его голосе звучала угроза, словно затишье перед бурей. — Повтори, Паоло. И лучше тебе не ошибаться.

— Синьор генерал, около часа назад на аэродроме начались взрывы. Десять самолётов — бомбардировщики Caproni и истребители Fiat — уничтожены. Взрывчатка была подложена под топливные баки. Склады горючего под угрозой. Это диверсия, синьор генерал. Мы не знаем, кто это сделал, но это явно не авария.

Грациани встал из-за стола и подошёл к Треви. Его лицо побагровело, вены на висках вздулись, а глаза горели яростью, которую он едва сдерживал.

— Десять самолётов? — прошипел он, его голос дрожал от гнева. — Треть нашей авиации? И ты смеешь стоять здесь и говорить, что это диверсия, а вы не знаете, кто виновен? — Его голос сорвался на крик, эхом отразившийся от стен. — Как, чёрт возьми, это могло случиться⁈ Где была охрана⁈ Где были твои люди, Паоло⁈

Треви отступил на шаг, его лицо побледнело.

— Синьор генерал, я… мы усилили охрану, как приказал полковник Париани. Я лично проверял посты на рассвете! Никто не мог проникнуть незамеченным! Клянусь, мы…

— Замолчи! — рявкнул Грациани, ударив кулаком по столу. Карты и бумаги разлетелись, чернильница опрокинулась, заливая пол тёмной лужей. — Твои клятвы стоят меньше, чем песок в пустыне! Десять самолётов, Паоло! Десять! Ты хоть понимаешь, что это значит? Дуче ждёт победы, а ты мне говоришь, что мы потеряли треть авиации за один час⁈ Муссолини нас всех расстреляет за такое! — Он повернулся к Росси, который замер у стола, не смея поднять взгляд. — Джузеппе, телеграфируй в Рим! Немедленно! Доложи, что аэродром атакован, но мы найдём виновных и проведём наступление, чего бы это ни стоило!

Росси кивнул, его пальцы задрожали, когда он бросился к телеграфному аппарату в углу комнаты. Грациани повернулся к окну.

— Это предательство, — прорычал он, обращаясь скорее к себе, чем к присутствующим. — Никто не мог проникнуть на аэродром без помощи изнутри. Кто-то из наших. Кто-то, кого мы кормим, одеваем, кому доверяем. — Он резко повернулся к Треви. — Паоло, ты был там. Назови мне имена. Кто отвечал за охрану? Кто осматривал самолёты? Я хочу знать всё!

Треви, всё ещё дрожа, попытался собраться с мыслями.

— Охрану аэродрома возглавлял капитан Антонио Векки, синьор генерал. Он клялся, что его люди проверяли периметр всю ночь. Самолёты осматривал сержант Марио Бьянки под командованием капитана Фаласки. Полковник Париани руководил всем лагерем. Я… я не знаю, как это могло случиться, но…

— Хватит! — Грациани шагнул к нему, его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица лейтенанта. — Если я ещё раз услышу «не знаю», я отправлю тебя под трибунал прямо сейчас! Ты понял? — Он отступил, вытирая пот со лба. — Собери всех офицеров: Париани, Фаласки, Мессину, Векки — всех! Я хочу их видеть здесь, в Асмэре. И пусть притащат с собой каждого, кто хоть раз подходил к аэродрому за последние сутки. Мы найдём предателя, даже если мне придётся допросить каждого солдата в лагере!

Треви кивнул и выбежал из комнаты, чуть не споткнувшись о порог. Грациани повернулся к карте, его пальцы сжали край стола. Он смотрел на красные линии, которые ещё утром казались путём к триумфу. Теперь они выглядели как насмешка. Без авиации наступление на Аддис-Абебу становилось самоубийственным. Танки и пехота могли продвигаться по равнине, но без прикрытия с воздуха абиссинцы, засевшие в холмах, превратят их в лёгкую мишень. Дуче не простит провала. Грациани знал это лучше, чем кто-либо. Муссолини требовал победы, и каждая неудача воспринималась как личное оскорбление.

— Джузеппе, — произнёс он, не поворачиваясь. — Сколько у нас осталось самолётов?

Росси, закончив отправлять телеграмму, повернулся к генералу.

— По последним данным, синьор генерал, у нас было сорок машин. Десять уничтожены. Осталось тридцать, но некоторые могут быть повреждены. Полковник Париани должен доложить