Беглый в Гаване 2 - Азк

Мы свернули с улицы, обогнули заведение с запахом кофе и сладкой выпечки, и оказались на небольшой, но уютной площадке, вымощенной камнем. Там действительно уже звучала музыка, чьи-то колонки качали горячий кубинский ритм — перкуссия, клавиши, труба и вокал с характерным rrr. У старого дерева стоял невысокий пожилой мужчина в белоснежной рубашке и панаме. Увидев Инну, он приветственно поднял руку.

— ¡Muchacha! (Девочка) — позвал он. — ¡Trajiste a tu marido! (Привела мужа!)

— ¡Sí, profesor!(Да, профессор!) — весело крикнула Инна и, повернувшись ко мне, шепнула: — Не бойся. Он всех берёт в оборот. И новичков любит.

— Вот теперь я боюсь.

Сальвадор провёл короткий инструктаж, поставил нас напротив друг друга. Снова было неудобно — ноги не совсем слушались, ритм казался чужим, но через пару минут я поймал волну. Тем более, когда Инна смотрела так, будто мы не просто учили шаги, а рассказывали друг другу что-то без слов. Музыка обволакивала, улица казалась далёкой, город — родным.

Глава 32

Когда мы остановились, он подошёл, кивнул:

— Tiene futuro. Bailan con alma. (Есть будущее. Танцуете с душой.)

Инна гордо посмотрела на меня:

— Видишь? Ты мог бы стать звездой гаванского танцпола.

— Тогда мне срочно нужен костюм в пайетках, — выдохнул я, вытирая лоб.

— Потанцуем ещё?

— Потанцуем. И пойдём есть. Ты не забыла, что сегодня ты прогуляла лекцию?

— А ты сорвал занятие. Так что мы квиты, мой сальсеро.

После почти трёх часов танцев и одного весьма экспрессивного вращения, после которого я едва не въехал лбом в плечо стоявшему рядом студенту, мы с Инной сдались. Сальвадор хлопнул меня по спине, сказал:

— Buen ritmo, compañero. Usted no es de aquí, pero ya es de los nuestros. (Хороший ритм, товарищ. Вы не отсюда, но вы уже один из наших.)

— Он тебе даёт зелёную карту на Кубу, — засмеяласьИнна, прижимаясь ко мне.

— Тогда надо отметить, — сказал я. — По-нашему, с аппетитом. Знаешь место?

— Есть одно, — сказала она, прищурившись. — Там готовят такую рыбу… Ты будешь умолять официанта усыновить тебя.

Ресторанчик оказался на полпути между набережной и университетом. Из деревянных ставней веяло морем, на крыльце дремала кошка, а меню, написанное мелом, щедро обещало всё, что плавало в воде и шипело на сковородке.

Мы сели на террасе, где было чуть прохладнее, и заказали по полной программе: запечённого луциана с лаймом и чесноком, хрустящих креветок в панировке, рис с чёрной фасолью, авокадо и два бокала белого вина. Через пять минут я сказал:

— Я женат на женщине, которая точно знает, где кормят лучше всего. Спасибо тебе за это.

— За сальсу, за рыбу, за белое вино, за город, где мы оказались вместе, — Инна взяла меня за руку. — За всё?..

— За всё! — кивнул я и поднял бокал.

Часа через полтора, когда солнце уже клонилось к горизонту, а я, честно говоря, чувствовал себя так, будто проглотил рыбацкую лодку вместе с уловом, мы выбрались на улицу. Я смотрел на неё, и не мог понять — как мне так повезло.

— Домой? — спросил я.

— Домой, — кивнула Инна. — Но сначала, может, ещё немного — пройтись по берегу?

— А потом — ванна, музыка и ничего не делать. До завтра. Ни одного доклада, ни одной команды…

— Ни одной пары танцев? — с лукавой улыбкой.

— Разве что в ванной, — сказал я, и она захохотала так, что прохожие обернулись.

Мы еле добрались до дома. Дорога заняла не больше десяти минут, но мне казалось, что весь воздух Гаваны пропитан Инной: её духами, её голосом, её прикосновением. Как только за нами закрылась дверь, она молча взяла меня за руку и повела в ванную.

Теплая вода шумела, наполняя пространство шумом и бликами. Инна встала спиной ко мне, медленно сняла платье и оставила его на полу. Я не двигался — только смотрел, как по её спине скользят капли воды, как изгиб её талии превращается в гипноз.

Она обернулась и произнесла почти шёпотом:

— Хочешь, чтобы я начала?

— Хочу, — выдохнул я, не веря, что это моя жизнь, не сон, не видение, не полёт в симуляции.

Мы зашли в душ вдвоём. Инна взяла губку, намылила её густой пеной с запахом лайма и начала медленно, с наслаждением, водить по моей груди, животу, плечам. Каждое ее движение — словно удар по обнаженным нервы. Я отвечал тем же — гладил её, вёл руками вдоль её бёдер, касался пальцами её шеи, запястий, и — тех самых, любимых, мягких и пружинистых округлостей, которым, клянусь, можно было посвятить отдельную оду. И не одну…

— Ммм… — она закрыла глаза, когда я поцеловал её между лопаток, а потом медленно спустился ниже.

Она прижалась ко мне всем телом. Вода бежала по нам, струилась между нами, как третье дыхание. Я чувствовал её сердце, как своё. А её грудь… Чёрт, она была создана не для бюстгальтера, а для губ, для ладоней, для дыхания и легкой дрожи в пояснице. Одна — чуть больше, вторая — с капризной родинкой на краю ареолы. Да, я запомнил это. Запомнил навсегда.

— Возьми меня, — прошептала она, — прямо здесь.

Мы вышли из душа, не вытираясь, капая водой на кафель и паркет. Я поднял её на руки и отнёс в спальню. Она вся сияла от влаги и тепла. Мы не стали включать свет — только тени, только лунный луч, скользящий по её телу. Она тянулась ко мне, обвивала ногами, искала ритм. Всё слилось — движения, дыхание, страсть. То был танец без музыки. Танго на грани исчезновения.

Ночь была длинной, почти бесконечной. Мы засыпали и просыпались, целовались и смеялись, шептались и снова срывались в этот вихрь. Иногда я смотрел на неё и не понимал — как мне удалось найти такую женщину. Инна была моим домом, моим воздухом, моей родиной.

— Не хочу, чтобы утро наступало, — сказала она в какой-то момент, свернувшись у меня на груди.

— Мы можем его отложить, — ответил я. — По крайней мере до рассвета.

И оно действительно запаздывало, будто понимало: такие ночи не стоит торопить.

На кухне пахло крепким кофе, поджаренными тостами и Инной. Точнее — её тёплой кожей, её волосами, чуть спутанными, рубашкой на ней — моей, кстати, застёгнутой на одну пуговицу ниже, чем положено.

Она стояла у плиты босиком, чуть покачиваясь в такт какой-то мелодии, звучавшей только в её голове.