Император Пограничья 16 - Евгений И. Астахов

это иначе. Леонид Ферзен контролирует три четверти производства артефактов в Содружестве. Союз с его семьёй — это доступ к технологиям, которых нет ни у кого. Это оружие и защитные амулеты для нашей армии, бытовые артефакты для города, торговые преференции на годы вперёд, — он помолчал. — Кантемир молод, здоров, не замечен в серьёзных пороках. Бывают варианты куда хуже

Василиса нахмурилась, её руки сжались в кулаки.

— Папа, ты же обещал…

Князь Голицын вздохнул. Он выглядел уставшим — тени под глазами, морщины глубже, чем она помнила. После смерти Елены он так и не восстановился полностью.

— Василиса, я не заставляю, — мягко произнёс он, — но посмотри на ситуацию. Ты — наследница Московского Бастиона. Твой брак — не только твоё дело. Это политика.

— Политика, — эхом повторила она, и слово прозвучало горько.

— Нам нужно укрепить положение после… хорошо известных тебе событий.

После смерти её мачехи. После скандала, который едва удалось замять. Нет, увы, как показали события сегодняшнего вечера, не удалось…

Княжна отвернулась к окну. За стеклом мерцали огни Москвы — бесчисленные окна, фонари со светокамнями, спешащие по своим делам люди. Целый город, который однажды станет её ответственностью.

— Брак с Кантемиром укрепит промышленное положение Москвы, — продолжал отец. — Это выгодно для всех.

«Для всех. Кроме меня».

— Я просто хочу, чтобы ты подумала, — князь подошёл ближе, и его голос стал мягче. — Если ты рассчитывала, что Платонов передумает…

Василиса вздрогнула, будто от удара.

— … ты видишь сама. Он сделал свой выбор.

Ярослава. Конечно. Весь бал видел, как Прохор защищал её от Шереметьева. Как держал за руку. Как смотрел на неё.

Василиса уже смирилась. Тот разговор в Угрюме, когда Прохор объяснил свой выбор — прямо, честно, без увёрток, — поставил точку. Она сама тогда сказала, что Ярослава получила то, чего она не смогла. Поблагодарила за честность. Ушла с высоко поднятой головой.

Но одно дело — принять отказ в тихой комнате, наедине. И совсем другое — слышать, как родной отец использует это против тебя. Как козырь в торговле за её руку.

— Я подумаю, — услышала она собственный голос. Ровный. Пустой.

Она развернулась и пошла к двери. Не хлопнула ею — просто вышла. Тихо. Спокойно.

Но внутри бушевала буря.

Разочарование. Не предательство — отец не изменился, он всегда был князем, мыслящим политически. Но она думала… надеялась… что после всего случившегося он поймёт. Что она — не товар для обмена.

Отвращение. От Ферзена. От его липкого взгляда. От того, как он смотрел на неё, будто мысленно раздевал.

И страх. Потому что где-то в глубине дворца ждал ответа Герасим Строганов со своим ультиматумом. А она до сих пор не знала, что делать. Не могла заставить себя рассказать отцу о шантаже Строганова. Открытый конфликт с ними сейчас — последнее, что нужно Московскому Бастиону. А, что ещё хуже, отец мог решить, что брак с Игорем Строгановым действительно лучший выход. Два жениха сольются в одного, и петля затянется окончательно.

Геомантка сделала глубокий вдох. Потом ещё один.

Один жених хочет обладать ею ради политической выгоды. Другой — ради мести.

И лишь один человек за весь вечер побеспокоился узнать, как она себя чувствует.

А Прохор…

Василиса остановилась посреди пустого коридора. Прислонилась спиной к холодной стене и закрыла глаза.

Нет. Только не Прохор.

Она и так задолжала ему слишком много. Он спас ей жизнь на дороге из Владимира. Дал кров, когда она сбежала из дома. Вытащил из Стихийного погружения, рискуя собственной жизнью. Помог разоблачить отравительницу-мачеху. Выступил посредником между ней и отцом, когда их отношения висели на волоске.

И каждый раз — каждый проклятый раз — она приходила к нему с новой проблемой. Как побирушка. Как беспомощная дурочка, неспособная справиться с собственной жизнью.

А он решал. Молча, без упрёков, без напоминаний о долге благодарности.

И что она могла дать ему взамен? Свои чувства? Он их не хотел. Ярослава получила то, чего Василиса не смогла добиться. Дружбу? Смешно. Какая дружба, когда одна сторона вечно берёт, а другая — вечно даёт?

Хуже того — именно она, Василиса, создала половину этих проблем. Убила Елену — и теперь Строгановы требуют расплаты. Скандал с мачехой едва удалось замять.

И если она снова побежит к Прохору…

Он поможет. Конечно, поможет — он такой. Влезет в конфликт с могущественным родом, наживёт себе новых врагов, потратит время и силы на решение очередной её проблемы.

А потом посмотрит на неё этим своим спокойным и полным тепла взглядом. Без осуждения, без раздражения. И от этого будет ещё хуже.

«Я должна справиться сама», — подумала Василиса, сжимая кулаки. — «Хоть раз в жизни. Сама».

* * *

Праздничная неделя в Москве тянулась бесконечной чередой балов, приёмов и увеселений. Сигурд Эрикссон присутствовал на каждом из них — дипломатический долг обязывал, но мысли его были далеко от танцев и светских бесед.

Он наблюдал.

Княжна Голицына избегала князя Платонова. Это бросалось в глаза любому, кто смотрел внимательно. Стоило Владимирскому князю появиться в одном конце зала, как Василиса тут же оказывалась в другом. Она не смотрела в его сторону, не участвовала в общих разговорах, если там присутствовал Платонов.

«Что это — князь совсем допёк свою пассию?» — думал кронпринц, сжимая в руке бокал с шампанским.

На втором приёме к Сигурду подошёл некий аристократ средних лет с масляной улыбкой.

— Вижу, вы интересуетесь нашим героем из Пограничья, — заметил тот, кивая в сторону Платонова. — Занятная история. Три незамужние девицы живут с ним под одной крышей. Говорят, он… весьма требователен к своим подопечным.

На третьем приёме пожилая боярыня шепнула ему за веером:

— Бедняжка Белозёрова сбежала из родительского дома прямо к нему, а Голицына полгода скрывалась от отца в его деревне. Делайте выводы, принц.

Сигурд делал. И выводы ему не нравились.

Он смотрел, как Платонов разговаривает с графиней Белозёровой — та смеялась, касаясь его руки. Смотрел, как княжна Засекина стоит рядом с князем на балконе, и их силуэты почти сливаются в вечерних сумерках. Невинные сцены? Возможно. Но слова Ростислава, того человека с мёртвыми глазами, отравили восприятие.

На третий день Сигурд стоял у колонны в Георгиевском зале, когда заметил незнакомого мужчину лет тридцати. Холёное лицо, самоуверенная улыбка, перстень с крупным сапфиром. Незнакомец подошёл к Василисе и сказал что-то. Княжна побледнела, отступила на шаг. Мужчина рассмеялся, схватил её за руку и притянул ближе. Его губы шевельнулись у самого уха девушки.

Василиса вырвалась и быстро ушла. Незнакомец смотрел ей вслед с