Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

Вашими, чтоб, стараниями. А Светлана ручками всплеснула, к груди прижала. И… она такая наивная? Или… или они не в курсе? Второе тоже вполне себе возможно. Особенно, если девица трепетная, не готовая к осознанию того, что борьба без жертв, в том числе случайных, невозможна.

А хороша.

Коса вон чуть растрепалась, волосы светлые облачком вокруг лица. Метелька и залип, уставившись, потом, правда, опомнился и буркнул:

— Не так всё было.

— А как?

Вот Симеон, тот явно знает больше, и нервничает. То и дело на дверь поглядывает, которая заперта. Сам же у окошка стал. И с рамой возится.

— Ты чего? — Светлана удивилась.

— Открыть хочу. Воздух тут спёртый. Дышать нечем.

А ещё сигать в открытое окно куда проще, чем в закрытое.

— Садись куда, — Метелька махнул. — А ты не трясись. Ничего мы про вас не сказали.

— Про… нас? А… — Светланка ресничками хлопает. А у меня такое вот чувство, будто мурашки под кожей бегут. И главное, сперва решил, что это от бинтов, что замотали меня с перебором. Или от жары — одеяло тёплое, стена тоже. Вот и взопрел.

— Не было никакого взрыва. Поначалу. Помнишь, собрание вчера?

Светланка кивнула.

— На нём приходил такой мужик, смурной. И кашлял всё время. Чахоточный. Это из нашего цеха. Был. Его уволили…

— В этом вся суть. Фабриканты высасывают из рабочих жизнь и силы, а когда тех не остаётся, просто вышвыривают!

— Свет, ты… потише. Тут всё-таки жандармы лечатся.

— Я не боюсь!

Дура, что тут скажешь.

— Ты не бойся, ты не ори, — сипло произношу. — Башка трещит, а ты… пить…

Светлана тотчас вскакивает, чтобы напоить меня, несчастненького. И приговаривает, что я всенепременно поправлюсь, что нужно… в общем, дурь всё равно лезет, но хотя бы не на весь этаж слышна.

— Так что произошло? — а вот Симеона корёжит, он прямо прищуривается, будто примеряясь, не придушить ли меня подушкой. Ревность? Похоже на то.

— Так… — Метелька поёрзал, но продолжил. — Явился Анчеев поутру. Вообще до начала смены пришёл. Ну и мы тоже.

— А вы чего?

— Так… понятно, чтоб договориться с Митричем. Чтоб на машины нормальные поставил… ну, к нему можно было подойти, так, по-свойски. А тут этот. Бутылку какую-то под ноги кинул. Ну и себя по горлу хрясь. Кровищи было…

Метелькин рассказ пестрел многочисленными подробностями, которые он, кажется, на ходу выдумывал, ибо не извергала тварь пламени туманного. И не грозилась голосами человеческими душу из нас вынуть. Но слушали его внимательно.

— А потом уж машина и рванула. Мы едва до дверей доскакали. Там уж мужики высадили. И пока очухивались, то всё взяли в оцепление. Жандармы приехали… этот… как его… Карп…

— Отвратительный человек! — воскликнула Светлана.

— Чего? Нормальный. Вежливый даже. Тоже выспрашивал, чего да как…

— И вы… сказали? — а вот Симеон напрягся конкретно.

Сдаётся, про эти штучки, которые у Анчеева были, наш химик-недоучка знает побольше Светланки.

— Так… чего было, то и сказали. Про собрание не говорили…

— Почему же?

— А на кой оно нам? — Метелька подтянул полы халата. — Скажешь, так ещё в пособники запишут.

— Это правильно. Охранка лютует. Сейчас, говорят, любого по малейшему подозрению готовы в поднадзорные записать! — закивала Светлана.

Ну да, лютует.

Охранка.

Это они про коммунистический террор не знают. И если повезёт, то и не узнают.

— Дальше что было? — а вот Симеон от окошка отступил, к Метельке. И слушает жадно. А ещё взгляда с Метельки не сводит. И взгляд характерный, с прищуром. А у самого на физии — недоверие.

— Так… синодник приехал. Ему-то двери и открыли. Он молиться начал. И воссиял.

— Как? — Светланка тоже вот слушала и с неприкрытым восторгом.

— Обыкновенно. Видали когда-нибудь фонарь электрический? — Метелька не удержался.

— Видал, — подтвердил Симеон.

— Вот так и воссиял. Только не фонарь, а человек. Твари завизжали, да все и сгорели. Вот что значит, вера в Господа…

— Вера тут ни при чём! — это уж Симеон произнёс резко и даже зло.

— Не скажи…

— Скажу! Религия — это ещё один дурман! Она туманит разум народа, она обещает вечное счастье, но когда-нибудь потом, в грядущей жизни… — он и сам не заметил, как повысил голос. — Тогда как нынешние страдания объявляет едва ли не благом! Она проповедует терпение и смирение…

— А ещё тварей жарит, — перебил Метелька. — Серьёзно.

— Здесь дело не в религии, — Симеон расправил плечи, став будто больше. — А имеет место обычное взаимодействие энергий. Вы ведь не считаете божественной силой электричество! Или вот… не считаете, что паровозы приводятся в движение силой молитвы? Вы знаете, что внутри имеется двигатель и он работает по понятным законам!

— Потише, а? — я откинулся на подушки и глаза прикрыл.

— Может, целителя позвать… — Светлана поднялась было.

— Не надо. Просто… потише.

— И твари запредельные — это не порождения тьмы или света, это всего-навсего живые существа, возникшие в иных мирах. В мирах, условия в которых весьма отличаются от наших, и потому сами эти существа, вынужденные приспосабливаться, также отличаются от привычных нам животных. Но они не чудовища! Не большие, чем, скажем, лев или тигр, или даже кракен.

Симеон заложил руки за спину.

И грудь свою тощую выпятил.

— Невежество наделяет их ореолом божественной силы, светлой там или тёмной, тем самым закрывая путь к познанию! И возможно, во времена былые в этом имелся смысл. Человеческий разум слаб и тревожен. Он боится всего, чего не способен понять, и тогда вера стала единственным спасением…

Угу.

И ага. Два раза.

— Но сейчас настало время отринуть заблуждения…

— На кой? — прерываю я, потому что лежать, вдохновляясь чужими речами откровенно скучно.

— Что значит «на кой»? А на кой нам была Сибирь? Или Урал? Степи? Это… это новое пространство! Новые богатства, пусть пока столь же непонятные, как некогда нефть. Были времена, когда её просто поджигали, чтобы очистить поля. Вот…

Симеон резко повернулся от окна. надо же, а мальчик крепко вдохновился этим бредом. Вон, весь пылает, то ли от гнева за моё невежество, то ли от желания доказать мне, что я не прав. Второе вернее, тем паче,