Барин из провинции - Дмитрий Валерьевич Иванов

А вот с этим не поспоришь. Господин Свиньин и впрямь был… шибко плотного телосложения, и его неблагозвучная фамилия ему отлично подходила.

Я, кстати, не поленился заглянуть в парочку номеров того самого журнала, что притащил господин Свиньин на литературный вечер. Любопытства ради. Удивило то, что номера почти целиком состояли из творений самого Свиньина — и прозу он сам, и стихи он сам, и даже иллюстрации, кажется, сам рисовал. Особенно меня умилила рубрика: «Домоводство, сельское хозяйство и промышленность». И это в литературном-то журнале!

— Нет, Павел Петрович в высшей степени достойный человек, однако, не по сердцу он моей воспитаннице. Да и вражда у него с «Северной пчелой». Это, где редактором Булгарин Фаддей Венедиктович. Знаете, наверное, такую газету? А Булгарин — бывший учитель Лизоньки, и она его очень уважает.

— А из-за чего вражда? — спрашиваю, сам при этом понятия не имея, что это за энтомологическая газета такая и кто этот враг Свиньина. Но, понятное дело, виду не подаю.

— Так он рисунки Петра Павловича критиковал! В стихах даже.

— Нормальные рисунки были, — припоминаю я иллюстрации.

— Там, понимаете ли, пикантные детали имеются… — улыбнулась Жозефина и рассказал интересную байку.

Оказывается, Павел Петрович, сей почтенный статский советник, открыл самый лёгкий способ рисования картин. Воображает он, значит, какой-нибудь ландшафтик — лесок, речку, кустик романтический. Сам карандашиком что-нибудь черкнёт — так, вчерне, и бежит к очередному «юному дарованию», которого он опекает. Тому велит небо маслом писать, мол, «сам я с облаками не лажу». Второму — землю, третьему — деревья, четвёртому — воду, пятому — скворца на ветке. А потом — оп! — и картина готова! Оставалось только в уголке аккуратненько вставить своё имя с обычным pinxit.

— Экий затейник! — расхохотался я. — Впрочем… что ж в том дурного? Главное — результат.

— Да? А Амалия рассчитывала, что вы в гневе вызовете его на дуэль, — шутит гувернантка.

— Что вы! — смеюсь я, подхватывая шутку. — Давно уж не мальчишка. И в романтизм, честно сказать, не верую. Кровь лить за даму сердца — красиво, да только глупо.

Потом, уже серьезно, добавляю:

— Так, может, расскажете, что от меня понадобилось? Я в женихи не набиваюсь. Да, девушка мне по душе, но я сторонник свободных нравов. К тому же любой человек имеет право на свои личные решения — пусть этот человек и женщина!

— Извольте, объясню… Сыграйте роль влюблённого! Тогда у Амалии будет время подумать, а Свиньин… Он давно уж жениться надумал. Думаю, сыщет себе ещё кого. Не молод он уже ждать.

— Ага, конечно… А она возьмёт и согласится, — возмущаюсь я.

— Нет, это невозможно! — пафосно произносит Жозефина.

— Отчего это? — хмурюсь. — Я что, по-вашему, нехорош?

— Напротив, — улыбается она. — Всем вы хороши: и осанкой, и умом, и даже… складом мысли. Но батюшка её, изволите ли, на войне. А без него решения никто тут не примет. Так уж заведено у вас, в России. Или не знаете о том?

— Знаю… — бурчу. — Забыл просто. Ну допустим… А мне это зачем? Что мне с того фарса?

— Ну, как вариант… Ваши встречи могут продолжаться, — сладко пропела француженка. — Разве этого вам не хотелось бы?

— Хотелось, — не стал юлить я. — Но чтоб ради этого жениться… Это уж чересчур. Да и муж — не стенка, можно ж и подвинуть! — не удержался я от пошлости.

Но Жозефина, по всему видно, ко мне благосклонна и лишь рассмеялась.

— Ну, не знаю… как-то это неблагородно! — пытаюсь я ещё придумать отмазку.

— А что вы хотите от бедной девушки? Она воспитана в лучших традициях, и, кроме как поцелуй… — глаз Жозефины лукаво скользнул в сторону моей кровати, — … что-то более существенное получить будет весьма затруднительно.

— Да ладно, всего лишь затруднительно? — усмехнулся я, поняв намёк.

— Ну и как это обставить-то? Если я соглашусь? Я не про… — киваю на кровать.

— Развратник! — взмахнула веером мадам, но без злости, и выдала мне, очевидно, заранее заготовленную инструкцию.

Потом идем пить чай, принесённый нам Тимохой, после чего я выдаю женщине честно заслуженный четвертак. Не копеек, конечно — рублей.

— Уже уходите, мадемуазель? — деликатно осведомился Евстигней, топтавшийся во дворе с выражением пылкого интереса на лице. Видно, парень стоял там нарочно, дабы не смутить нас в неподходящий момент — но при этом ровно настолько близко, чтобы заметить, не задержалась ли гостья дольше дозволенного.

— Да, пора, месье. Но надеюсь, что ещё свидимся, — кокетливо улыбнулась Жозефина.

И, чуть приподняв подол своего платья, двинулась по тропинке к калитке. Шла она уверенной походкой женщины, знающей себе цену, и будто не по московской грязюке, а по подиуму где-нибудь в Париже.

— Багира, намекая на грациозность движений… — выдохнул Тимоха, зачарованно глядя ей вслед.

— Нимфа… — в тон ему прошептал Евстигней.

— Чё хотела?

Тимоха, дождавшись, пока Стюха (он же Стафка, он же Стёпа — я все его варианты выпытал у нового жильца, чтоб не ломать язык попусту) отправился за матрасом и прочими мелочами, тут же полез ко мне с вопросами.

— Да чтоб я к Амалии посватался… Ай, забей ты. Гусь когда будет?

— А вы же вроде обедать ходили? — искренне удивился конюх.

— Да одно сладкое там было.

— Молодец, что рому прикупил, — с уважением кивнул Тимоха. — Я его уважаю.

— Вот и думаю теперь, как тебе налить, чтоб Стёпа не закатил глаза. Хотя… не выпьем ведь мы с ним всё. Потом и допьёшь.

И тут — чёрт! — из кухни, где печка, уже дымком повеяло. Не гарью, конечно, но тревожный запах пошёл.

— Дымит же! — цежу сквозь зубы и бегу спасать праздничного гуся.

— Нормуль, а ты говорил… Отличный жирный гусь, два дня можно кушать! — минут через десять нашей совместной трапезы сообщает довольный Тимоха. — А вот насчёт предложения — дело, скажу я тебе, мутное. А ну как эта малолетка и впрямь в тебе жениха разглядит? Оно тебе надобно? Папашка у неё, слыхал я, целый полковник! Такой и пристрелить за дочку может.

— Попробую-ка я про этого Свинюху у слуг мадам Хитрово