Будет день - И. А. Намор

– Хорошо, пусть так, – Матвеев и Гринвуд, как ни странно, одинаково были в ярости. Хваленая британская демократия повернулась к ним даже не тылом, а чем-то худшим. Чем-то вроде лица разъяренного лорда Ротермира, уже стоящего одной ногой в могиле, но продолжающего свой крестовый поход.

– Зато вы, господин Хармсуорт, останетесь в истории только потому, что сначала поддержали Мосли, а потом его предали. Вас будут помнить как первый «кошелек» британского фашизма. К тому же трусливый «кошелек». Прощайте! Шляпу можете не подавать…

Резкий поворот, рывок и заполошное сердцебиение… Матвеев проснулся в холодном поту. Простыня, которую можно было выжимать, несмотря на отсутствующее отопление и открытую форточку, предательски запуталась в ногах. На правой очень сильно болел ушибленный во сне большой палец. А в ушах все еще звучал визгливый голос лорда Ротермира: «Вон из профессии!»

«А пить, сэр, надо меньше. Приснится же такое! Похоже действительно – сон в руку. Но с другой стороны…»

Матвеев сел на кровати и огляделся. Чужие стены, незнакомая кровать… «Ах, да! Это же дом тети Энн! И он…» – Степан усмехнулся, покачал головой и, встав с кровати, стал одеваться. Ходить по большому пустому дому в чем мать родила было не с руки. Просто холодно, если честно.

«Судя по белесой мути за окном – раннее утро. Вполне можно урвать для сна еще как минимум часика два. Но, увы, теперь хрен уснешь, после такого привета от расторможенного подсознания. А всего-то делов – пальцем стукнулся. Витьку с Олегом, небось, такие сны не мучают… Терминаторы карманные. Пришли, увидели, замочили. И совесть у них – не выросши, померла».

На огромной чужой кухне он секунду-другую постоял, соображая, где здесь что, но разобрался в конце концов: нашел кофейник и кофе, а плита, как ни странно, оказалась еще теплой, так что и угольки живые под пеплом обнаружились. Степан подложил к ним несколько щепочек и раздул огонь. Тело двигалось само, выполняя простые привычные действия, совершенно не мешая думать.

«Что делать-то теперь? Придется новую тему искать. Сроки поджимают. Как там Крэнфилд говорил про любимую Польшу и эту, как ее, – Чехословакию… Теперь главное – не пропустить момент… А запах какой…»

Кофе уже дал аромат, но еще не сварился, да и огонь…

«Бытовые навыки закрепляются быстрее всего», – подумал он, первый владелец тела был нешуточным гурманом, по крайней мере в сфере кофейно-чайного потребления.

«А Польшу, пожалуй, оставим на сладкое. Никуда это „уродливое детище Версаля“ от нас не денется. Сейчас важнее Австрия, Германия и Чехословакия. Ох, в руку Витька так мрачно пошутил давеча о фронтовых корреспондентах. Что-то меня такие лавры не прельщают ни разу, да и не случится пока еще, а там посмотрим».

Но Улита едет, когда-то будет. Пока кофе сварится…

«Слюной изойдешь…» – Майкл наполнил оловянную кружку прямо из-под крана и выпил залпом.

«Благословенные времена, – вздохнул Степан, прикладываясь к полупустому графину, наполненному „божественным нектаром“, – воду можно пить просто так, без многоступенчатой очистки и ионов серебра. Почти буколика и прочее пейзанство.

Пожалуй, стоит начать с республики чехов и словаков, а также судетских немцев. – Такое решение представлялось Матвееву наиболее оправданным, ибо события, происходящие в узкой гористой полосе, поясом охватывающей исконно славянские, чешские, районы, в последние недели, всколыхнули немного застоявшуюся Европу. – Нет, конечно, можно следовать старому шаблону – „невинные жертвы“ и „захватнические планы“. Но так не пойдет. – Степан закурил и, подумав, сделал еще один глоток виски. – А если просто попробовать объективно и беспристрастно рассмотреть этот вопрос с точки зрения всех участников? – Он выдохнул дым и заглянул жадным взглядом в носик кофейника. Увы, кофе еще не созрел. – Тогда и хваленую британскую равноудаленность соблюдем и… И на елку влезем. Что хорошо – в архивы обращаться не надо. Все интересующее меня происходило буквально на глазах Гринвуда. Прямо или косвенно, оно отложилось в голове. Ее содержимое мы и попользуем».

Память у Майкла Мэтью оказалась если не слоновьей, то близкой к тому идеалу, о котором еще Бурлюк говорил: «память у Маяковского, как дорога в Полтаве, – каждый галошу оставит».

Отпивая из чашки мелкими глотками ароматный и слегка отдающий сандалом кофе, – палочка сандалового дерева пришлась очень кстати, – Степан устроился работать в нише эркера с видом на недвижные воды озера. Бумага нашлась, карандаши тоже. Ну, а пепельниц в доме было даже больше, чем надо.

«Ну-с, с чего начнем? То, что запоминается всегда последняя фраза, спасибо товарищу Исаеву, уже в зубах навязло. Гм… – Матвеев задумался не на шутку, ибо писать что-то кроме научных текстов разной степени зубодробительности ему раньше не приходилось. – Впрочем, „мгновения“… до них еще годы… А встречают всегда по одежке».

Давным-давно, в далекой Галактике… Черта с два!

С момента окончания Великой войны прошло всего ничего – каких-то пятнадцать-шестнадцать лет. Но, похоже, годы величайшего напряжения всех материальных и моральных сил Империи прочно кое-кем позабыты. Особенно ярко эта внезапная амнезия проявилась среди обитателей одного известного дома на Даунинг-стрит. Забыты все трудности и свершения тех лет, вместе со статьями Версальского и Сен-Жерменского договоров. Теперь, одному из уродливых, но, тем не менее, жизнеспособных детищ этих соглашений грозит как минимум гражданская война, а то и распад в результате иностранной интервенции. Смерть Генлейна перевела конфликт Праги с немецкими окраинами Чехословакии из латентной фазы в активную.

«Пожалуй, с этого и начнем!»

Как ни странно, пошло вполне нормально.

«Как в лучшие времена!» – едва ли не хором признали и Матвеев, у которого таковые завершились лет десять назад, хотя и в последние годы на низкую продуктивность грех было жаловаться, и Гринвуд, у которого все на самом деле только начиналось. Степан лишь задумывался время от времени над тем, как сопрячь знания Гринвуда с его собственными отрывочными представлениями об истории довоенной Европы и, самое главное, куда деть убеждения, сформированные «еще при советской власти». Вот эти буквально встроенные в подсознание убеждения и мешали, вступая в противоречие с холодной объективностью, требовавшейся ему сейчас. Так что воленс-ноленс пришлось идти на очередной компромисс с самим собой.

Кому как не британцам, знать, до какого состояния нужно довести четверть населения своей страны, чтобы она потребовала отделения!

Нарываемся на скандал, сэр Майкл? Делай что хочешь, изворачивайся ужом на сковороде, но про Ирландию – ни слова! Не то полетишь со свистом еще вернее, чем во сне. И красная рука не поможет[55].

Нет, сначала, конечно, речь шла об элементах