Дипломатия броненосцев - Иван Валерьевич Оченков

После моих слов по залу заседаний прокатился изумленный гул. Ведь подобного никто из присутствующих не ожидал. Зато журналисты, которых впервые допустили в святая святых, тут же заскрипели перьями, потом начали передавать записки находящимся снаружи помощникам, чтобы те телеграфировали полученные сенсации в газеты.

— Еще одним нашим безусловным требованием, — продолжил я, — будет восстановление исторической справедливости. Незаконно оккупируемый на протяжении многих лет Великобританией архипелаг Гельголанд должен быть немедленно освобожден, после чего его судьба будет решена на плебисците.

А вот этого заявления от меня точно никто не ждал. Чтобы представитель как бы ни единственной абсолютной монархии в Европе вдруг целиком и полностью положился на изъявление народной воли? Но следующее мое заявление оказалось еще более неожиданным.

— Что же касается правительства императора Наполеона, то у нас нет к нему претензий, за исключением изложенного ранее требования стать гарантом выплаты Блистательной Портой контрибуции!

Речь Морни, по сравнению с нами, не представляла ничего экстраординарного. Представитель Франции был согласен заключить мир на сложившихся де-факто условиях. Единственное возражение касалось восстановления условий Ункяр-Эскелессийского договора. Франция по вполне понятным причинам не желала видеть наши эскадры в Средиземном море.

Австрия с Пруссией, а также Германский союз, хоть и весьма сдержанно, поддержали нашу позицию, заявив, что проигравшая сторона должна идти на уступки. Мнением премьер-министра Сардинии графа Кавура никто интересоваться не стал.

Судя по всему, наша сплоченная позиция стала для Дизраэли сюрпризом. Хотя виноват в ней, прежде всего, был он сам. Дело в том, что представители Великобритании с самого начала были против участия в конференции любых немцев, за исключением посланцев Вены. Я же, напротив, не просто настоял на этом, но буквально поставил англичан перед фактом. Из-за чего все германцы волей-неволей объединились вокруг меня.

Что же касается неформальных встреч, то ваш покорный слуга преуспел в них ничуть не меньше внука еврейского коммерсанта. Пруссакам я намекнул на поддержку их усилий по объединению Германии, мелким германским князькам, напротив, пообещал защиту от притязаний Пруссии. Что же касается представителя Франца-Иосифа графа Буоля, то пришлось раскрыть ему кое-какие планы императора Наполеона по поводу владений Австрийской империи в Северной Италии и поддержки им «Рисорджименто». [2]

— Вы поддержите нас в этом вопросе? — напрягся австрийский канцлер.

— Если воевавшие против нас великие державы посмеют вмешаться, несомненно! — с самым честным видом пообещал я. — А с самими сардинцами, полагаю, вы и сами справитесь.

Услышав это, Буоль облегченно вздохнул, не сообразив, что имеются в виду обе великие державы, то есть и Англия, и Франция. И если в войну вступит только одна из них, Россия палец о палец не ударит.

А вот с Кавуром, несмотря на его настоятельные просьбы, я встречаться не стал. Сардинский премьер-министр в свое время получил от меня предложение, принимать которое не стал. Кто же ему доктор?

На следующее утро, когда речи всех основных участников вчерашнего заседания уже успели попасть в газеты, мой номер оказался буквально осажден репортерами большинства крупных европейских изданий, требовавших комментариев по поводу обвинений британцев в работорговле. Датские полицейские уже хотели разогнать их силой, но вышедший к коллегам Трубников вежливо попросил всех успокоиться, пообещав, что великий князь в самом скором времени устроит для них пресс-конференцию, на которой ответит на все интересующие их вопросы.

— А ваш князь назовет имена британских офицеров, замешанных в работорговле, или его заявление так и останется голословным? — выкрикнул какой-то бородатый англичанин.

— На счет этого можете не беспокоиться, — улыбнулся директор Русского Телеграфного Агентства. — Их имена вы узнаете немедленно!

После этого следовавшие за ним слуги начали раздавать репортерам листки, на каждом из которых имелся отпечатанный типографским способом портрет, а внизу имя и краткое описание инкриминируемых деяний. Например — капитан брига в 300 регистровых тонн «Сирена» Джон Харрис. В 1854 году во время блокады Севастополя посетил кавказский берег, где выгрузил партию оружия, после чего принял на борт около сотни невольников, половина из которых была отправленными на продажу в османские гаремы черкешенками. Затем были перечислены покупатели и указаны примерные цены.

Особую пикантность данным листовкам добавляла надпись крупным шрифтом вверху картинки — «Разыскивается работорговец», из-за чего они были похожи на объявления о розыске преступника. Что интересно, практически все написанное было правдой. То есть данный корабль в указанное время действительно перевозил такой груз. Совпадали даже количество невольников и фамилии покупателей живого груза, благо, получить сведения от Константинопольских таможенников не составляло никакого труда.

Вой поднялся страшный. Припертые к стенке английские капитаны клялись и божились, что понятия не имели, что перевозимые ими пассажирки предназначались для гаремов, но им, разумеется, никто не верил. Британские власти пытались начать расследование, но быстро убедившись, что факты в основном соответствуют действительности, по-быстрому свернули следственные действия, заявив, что не могут ни подтвердить, ни опровергнуть обвинения. Впрочем, это случилось значительно позже, а вот перед очередным заседанием мне пришлось еще раз побеседовать с Горчаковым.

Отбывая назад в Петербург, августейший братец подложил мне очередную свинью, оставив канцлера формальным главой нашей делегации. Не со зла, конечно. Просто, чтобы я по молодости и неопытности не наломал дров. По-хорошему, наверное, следовало отказаться и с гордым видом покинуть Копенгаген, но я не смог бросить дело на полпути.

— Ваше императорское высочество, — скорбно вздохнул глава нашей дипломатии. — Нам надобно поговорить.

— Слушаю вас, Александр Михайлович, — впервые назвал я канцлера по имени отчеству.

— Э… — немного растерялся тот, явно не ожидая подобной вежливости от «славящегося» своей грубостью великого князя. [3]

— Нам давно следовало потолковать по душам, да все как-то не получалось. То мне недосуг, то вы далеко. А между тем мы должны делать одно дело, от результатов которого зависит, не побоюсь этого слова, жизнь и благополучие всех семидесяти миллионов подданных Российской империи. Наших с вами соотечественников.

— Все так, но…

— Вы, верно, хотите спросить, какого черта я это сделал?

— Что? Нет… то есть, да. Именно это и как раз в таких выражениях! Зачем?

— Очень интересный вопрос, на который я дам вам простой ответ. Потому что у меня не было иного выхода.

— Разве?

— Ну, разумеется! Вы со мной сотрудничать отказались, а самому мне с таким зубром, как Дизраэли, никак не справиться. Я, знаете ли, военный, а не дипломат. Мне с ним в подковерных играх не тягаться. Поэтому единственным способом стало изгваздать англичан грязью, чтобы никто не стал заключать с ними альянсов хотя бы из опасения измазаться.

— Вы серьезно на это надеялись?

— Больше того, — усмехнулся я. — Уверен, что, по