Костер и Саламандра. Книга 2 - Максим Андреевич Далин

– Карла, а может, того… отвязать душу? А потом снова привязать? Как Церл?

– Ты, Норвуд, простой такой! – огрызнулась я. – Как ржаная лепёшка. Узлы развязать, ага. Как шнурки. Это, между прочим, смерть. Убить. А потом опять впихнуть душу в несчастное тело. Церлу, уж прости, может, было невдомёк, как там себя чувствует душа, а я убивать Клая – не буду! Не буду!

– Иначе – невозможно, – печально сказал мэтр Фогель. – Прямо так, что ли, мне резать? По нему, всё равно что живому?

Я сама понимала, что иначе невозможно. У меня душа болела, как зуб, – острой, дёргающей болью, совершенно реальной, – но что делать-то?

– Боли он не чувствует, – еле выговорила я. – А душа у него привязана ко всем костям в общем, как у живого она в теле вообще… Поэтому… ничего не остаётся. Вам, мэтр, придётся суставы разбирать. И всё вставлять. Как положено.

Молодого медика рядом со мной передёрнуло.

– Ясно, – мрачно сказал Фогель.

Смотрел он на Клая, будто был полевым хирургом и ему сказали, что ампутировать раненому герою придётся и ноги, и руки.

– А он двигаться потом сможет, Карла? – тихонько спросил Норвуд.

Я дёрнула плечами, огрызнулась:

– Да что спрашиваешь глупости! Мы вообще из разных скелетов кадавра связывали, когда делали первых, для моряков! И что, это кому-то помешало двигаться, что ли?

Вокруг меня успокоились и даже заулыбались. Разошлись заниматься другими делами – уже хорошо. А Фогель принялся, не торопясь, срезать суставную сумку на правом локте Клая – и я вдруг поняла, что смотреть не могу.

Только что всё было хорошо, но вот – у каждого, наверное, есть предел.

– Простите, мэтр, – еле выговорила я. – Что-то душно мне, выйду на воздух…

Фогель даже бровью не повёл:

– Норвуд, проводи-ка леди Карлу в сквер… устала она.

Вот ещё дело бы было только в усталости…

* * *

Остаток ночи я проспала на койке в госпитале – в том самом, который «в другом крыле», не раздеваясь, только сняв кринолин, укрывшись солдатским серым пледом, с Тяпкой в ногах. А на соседней койке беспокойно спал Барн: то бормотал, не просыпаясь, что «лучше мёртвых тут поставим, ваше благородие», то орал: «Небо! Воздух!» – и я каждый раз подскакивала.

А мне и без воплей Барна было несладко. Мне очень правдоподобно, как наяву, снился фарфоровый Клай, лежащий на цинковом столе для вскрытий: как его тело еле содрогается, пытаясь приподняться, но не может… Я просыпалась от слёз, понимала, что испугалась сна, и засыпала снова.

Но уже под утро мы с ним уснули крепко, хорошо уснули, по-настоящему. Разбудили меня солнечный луч в лицо и чья-то рука, легонько поправляющая мне волосы, и Тяпка, которая толкалась, чем только могла.

Я подумала о Вильме, открыла глаза – и несколько секунд не могла понять, где нахожусь.

В освещённой ярким солнцем госпитальной палате. А сбоку, на моей койке, примостился Клай, и моя собака пыталась обнюхать его целиком, вылизывая там, где запах больше всего ей нравился.

В кителе офицера-некроманта, с черепом на рукаве. Со своей чёлкой цвета соломы, с бесцветными глазами – и неожиданно обветренным, почти загорелым лицом. И мне понадобилось с полминуты, чтобы понять: лицо ему Рауль сделал просто здорово – ну или мы с Раулем здорово сделали ему лицо! Цвет такой живой… похоже, опробовали новый способ окраски фарфора. И глаза блестят, и чёлку совершенно правильно не уложить по-человечески, потому что волосы прямые и топорщатся…

А ещё мне понравилось, как форма на нём сидит. Очень естественно. Видимо, теперь они всех «фарфоровых» заливали каучуком – ну и правильно. Баланс намного лучше. И быстро ребята работают, прямо заглядение. Раньше им намного больше времени требовалось, чтобы собрать скелет и кадавра доработать, чтобы душу туда вселить, а теперь – вот, даже неполная ночь, бодро и весело.

Я подумала, что шарниры разных размеров, каучуковые прокладки – все эти расходные материалы – теперь наверняка делаются на конвейере, фабричным способом. Надо просто выбрать подходящий номер, как на складе, и собрать. Здорово.

– Дай руку, – сказала я.

Он протянул. И в глазах у него горели солнечные искры, как улыбка, – а у меня от сердца отлегло, совсем отлегло.

Отличная была кисть. Я покрутила его пальцы так и сяк – он не мешал, а я убедилась: да, хорошо. Молодцы. На совесть делают.

– Лучше всего нога, – тихонько сказал Клай – и я, как всегда, когда кто-то возвращался, узнала голос. Его голос. – Мэтр Фогель распилил сросшиеся кости – и сделал отдельные шарниры на каждый палец, сам. Вдобавок удлинил мне ходулю – вставил в бедро какой-то стержень или что-то в этом роде… Я вот только не пойму, почему всё равно так и тянет хромать – ходить-то теперь легко.

– Фантомная болезнь, – вспомнила я. – Надо с медиками поговорить, с мэтром Аглиром: он знает, как это лечить.

– Спасибо, – сказал Клай.

Взял клешню, прижался к ней губами. Фарфор холодный. Я его погладила по щеке – холодный. Почему-то и от этого больно мне стало – хотя чего я ждала-то. Всё правильно: два Узла.

Я села.

– Сегодня ночью привяжу тебя третьим Узлом, – сказала я.

Он покачал головой:

– Не-а. Сегодня бал, все говорят – и ты идёшь. И я, хорошо?

Бал. Да.

– Хорошо, – сказала я. – Тогда послезавтра? Или – вот, знаешь, после бала? Сбежим, пока не закончатся Сумерки?

Клай смотрел на меня – и от его Дара, от тёплого сияния его мне было… светло внутри мне было, грустно было – и ком стоял в горле, как от невылившихся слёз. Хороший у нас был резонанс, просто замечательный. Я, кажется, чувствовала то же, что и Клай, и почти догадалась, что он хочет сказать, за секунду до того, как он выдал это вслух:

– Ты же понимаешь, что не нужно привязывать третьим?

– Вот ещё! Почему? – возмутилась я. – Ты же знаешь…

– Знаю, – сказал Клай. – Поэтому и не надо. Не надо мне лишней боли. Ты ведь понимаешь, почему я сам привязал двумя только? Ты понимаешь, насколько мне было бы паршиво, если бы я чувствовал труп острее? И каково бы было, когда меня разобрали на части? И так… знаешь… незабываемые ощущения…

– Но ведь… – заикнулась я.

А он гладил мои руки – и я даже не отбирала, не до того было. А Клай говорил:

– Леди Карла, ты ведь понимаешь, что я вернусь на фронт вместе с моими «фарфоровыми»? В Западные Чащи, в свою часть? Что