Магический источник - Василий Анатольевич Криптонов

чести не станет отвечать на такой вопрос, Порфирий Петрович. Где я был — там меня больше нет. В одном могу вас заверить: я ни словом, ни делом, ни даже мыслью не способствовал исчезновению кого бы то ни было. Кстати говоря, вы слышали, господин Аляльев нашёлся, живой и здоровый.

— Слышал, разумеется, и даже имел с ним беседу. Любопытное совпадение, ему честь тоже запрещает рассказать, где он находился.

— Вы вновь видите связь между мной и исчезновением господина Аляльева?

— Предполагаю её возможность. Но, как вы верно изволили сказать, когда закономерность трудно определить, её можно условно назвать случайностью. Случайным совпадением.

— Что ж, если это всё, то позвольте откланяться. Я бы предпочёл лечь пораньше, завтра рабочий день.

— Доброй ночи, Александр Николаевич. И — до встречи.

Я любезно приподнял шляпу и пошёл себе дальше. Улыбка закончилась. Что ж за напасть такая, с моей родной деревней? Почему оттуда люди не возвращаются? Вижу только два варианта: либо там очень плохо, либо, напротив, очень хорошо.

В одном Порфирий Петрович преуспел: разбудил во мне любопытство. Учитывая слабую академическую занятость, вполне можно было бы скататься на лошадях туда-обратно посмотреть. Однако, учитывая то, что надо мной довлеют какие-то странные подозрения, такой поступок был бы максимально глупым. Нет уж, посижу пока.

Вот ведь как жизнь по-дурацки устроена. Может, я бы пользу принёс. Может, жизни человеческие бы спас. Но — нет, вынужден сидеть смирно, не подавая признаков жизни. Потому что если подам — в меня тут же вцепятся с воплем: «Ага-а-а-а!» А чего, спрашивается, орать? Любят люди шум поднимать из-за всякой ерунды.

Домой я пришёл смурным. Ужин пропустил, пришлось есть холодное. Дармидонт принёс, всем своим видом выражая осуждение. Впрочем, он всегда выражал осуждение. Такой уж человек.

Пришёл уже переодетый ко сну Фёдор Игнатьевич. Поинтересовался, где я был.

— С Порфирием Петровичем виделся. Он сюда не приходил?

— В том и беда, что приходил, — вздохнул Фёдор Игнатьевич и сел напротив.

— Что за ерунда такая с этой деревней?

— Да кабы я знал! Сердце уже не выдерживает…

— Бросьте вы это дело, насчёт сердца. Слишком близко к нему всё принимаете, вот оно и пошаливает.

— Думаю, нужно к лекарю сходить, попросить какие-нибудь капельки…

— И то дело. Успокоительные. Лечить надо не симптом, а причину. Причина же ваша — в чрезмерном волнении.

— Думаете?

— Точно знаю. Здоровый пофигизм — залог долголетия. Буддисты не дадут соврать. Вы, кстати, к буддизму как?

— Слабо осведомлён.

— Я тоже, честно говоря. Но вообще, тема интересная, надо как-нибудь углубиться.

— А что если мы с вами, Александр Николаевич, съездим в ту деревню?

— Вот только что об этом думал, счёл нелепостью. Подозрительно.

— Некоторым образом… Но всё же…

— Вообразите, приезжаем мы туда, а там как на кладбище — все умерли. Стоим, глазами хлопаем. И вдруг из-под кочки выскакивает Порфирий Петрович с воплем: «Ага-а-а!»… Господи, да что ж он постоянно так орёт-то, аж неприятно! Невыносимый человек. Не подружимся.

— Всё уже передумал… Ну что ж за напасть такая! Если бы Серебряков вернулся, живой и здоровый…

— Если бы да кабы… Вернётся — хорошо. Но на случай невозвращения нужно иметь план. Если, допустим, вовсе эту деревню вычеркнуть из своей картины мира, есть возможности до меня докопаться и распознать иномирянина?

— Может, и есть… Я не знаю. Допрос — самое сильное оружие. А на допросе могут такие техники применить, под которыми правду вы скажете.

— Ментальная магия?

— Она самая. Конечно, для такого допроса веские основания нужны…

— Беда-с, — прищёлкнул я языком. — А защититься от такого вторжения в чертоги моего разума как-то можно?

Фёдор Игнатьевич сначала скривился и махнул рукой. Но вдруг его лицо замерло и после этого начало стремительно светлеть улыбкой.

— Да-да? — подбодрил я его.

— Фамильяр четвёртого ранга!

— А чего она?

— Так она же может защитить ваш разум от любого вторжения!

Глава 19

Не то, что я думаю

Когда я вошёл в свою комнату, фамильярка меня не заметила. Она сидела на полу спиной к двери и увлечённо ремонтировала будильник. При этом, разумеется, пошла по пути, свойственному всем дилетантам: разобрала его полностью и только тогда сообразила, что инструкции по сборке нет. Но, поскольку локализация фамильярки была русской, она решила, что нехай, как-нибудь соберётся. И начала с простого — собирала осколки разбитого стекла. Там-то даже думать не о чем. Подбирай подходящие кусочки и горя не знай.

— А склеивать чем будешь? — спросил я, с минуту постояв за левым плечом мастерицы. — Это ж клейстер варить надо. А мы не умеем. Впрочем, у Фёдора Игнатьевича, помнится, был клей для вееров. Может, и для стекла сгодится.

Фамильярка обернулась. Вид её был глубоко несчастен, и моё сердце дрогнуло.

— Я могу пойти учиться к часовщику, — пролепетала фамильярка. — А как выучусь — сразу уйду от него и починю будильник.

— План-капкан! Пятёрка за изобретательность. Да только нет на то моего хозяйского соизволения.

— А больно бить будешь?

— В смысле, «бить»? Не, я не того рода учитель. Я за гуманизм в образовании. Ладно, выброси всё это барахло, возьми веник, подмети. Потом возвращайся и будем с тобой беседу беседовать.

Фамильярка подчинилась. Я за её действиями особо не следил. Пока она бегала, я переоделся в домашнее, сел за стол, выразительно зевнул. Вспомнил Анну Савельевну. Золотая женщина, прекрасные отношения. Только в моём возрасте так не набегаешься. И компрометировать Кунгурцеву не хочется. Жениться, что ли? А что. Мысль. Заживём душа в душу, домик у неё хороший. Родим троих детей. Обязательно мальчиков, сразу призывного возраста. Внесём свой вклад в процветание нашего великого государства.

Надо будет предложить. Только не сразу. Сначала зарплату получу. Вернее, жалованье, как тут говорят. Но мне этот термин не нравится — жалобный он какой-то. Буду внедрять новый.

— Я всё сделала! — сообщила фамильярка, войдя в комнату.

— Молодец, дверь прикрой и садись на кровать.

Фамильярка подчинилась.

— Первое. Тебе имя нужно. Предпочтения есть?

— Назови меня Будильник.

— Прости, что? Я устал и спать хочу, так что буду иногда переспрашивать в сложных местах.

— Едва став твоей слугой, я совершила ошибку. Хочу помнить о ней всегда. Как Афина, случайно убив свою сестру, взяла её имя — Паллада, так и я…

— Есть тонкая, едва различимая, но всё-таки существенная грань между убийством сестры и разбитым будильником.

— Ты спросил моих предпочтений…

— Н-да, спросил… На свою голову. Ну, Господь с тобой, золотая рыбка, будешь Будильником. Только это слово мужского рода. Не поймут нас, осудят.

— За что осудят, хозяин⁈