Магический источник - Василий Анатольевич Криптонов

и упал. И если глаза в разговоре со мной люди закатывали частенько, я к этому успел привыкнуть и не принимал на свой счёт, то вторая часть оказалась для меня внове.

Глава 20

Совещание

Я очень быстро осознал зыбкость, эфемерность и гнусность своей ситуации. Стою в библиотеке над двумя безжизненными телами, одно из которых числится пропавшим без вести. Вновь мне почудилось, как из-за стелажа выходит, попыхивая папироской, осточертевший Порфирий Петрович и говорит: «Так-так-так…» А мне ему даже возразить нечего, потому что реально уже самому интересно. Почему на меня вся эта ерунда валится? Потому что я попаданец? Рухнул в местную паутину линий вероятности, как шершень, всё порвал к свиньям собачьим и ещё больше запутал, сам замотался, лежу теперь и злобно жужжу. А вокруг меня носится в панике и истерике паук Порфирий Петрович, хватается за голову лапками и не может понять, как относиться к происходящему. То ли радоваться огромной добыче, то ли бежать со всех ног куда подальше, а может, списать порванную паутину по статье «естественная амортизация» и продолжать как ни в чём не бывало в надежде на то, что шершень погудит да сдохнет.

Опять этот Порфирий Петрович, да тьфу же на него, в конце-то концов!

Одно ясно: так всё оставлять нельзя. Впечатлительная помощница библиотекаря жива-здорова, пульс ровный — я пощупал. Книжку у неё отобрал — всё равно мне несла. На всякий случай перевернул набок, чтобы не захлебнулась рвотными массами. Серебрякову будет неприятно узнать, что, увидев его в чём мать родила, девушка захлебнулась рвотными массами. Начнёт ещё комплексовать, на Таньке срываться, попрекать её своей импотенцией…

Так-с, теперь, собственно, Серебряков.

Оставить его тут и убежать было крайне соблазнительно, однако неправильно. С девушкой-то всё ясно, полежит и очнётся. С Серебряковым не ясно ничего. Может, он умирает. Лекарей позвать? Шут их знает, где они тут обретаются.

А если он таки помрёт и никаких показаний не даст? В сухом остатке у нас появление в критической близости от меня и подыхание мага-аристократа. Так и маячит перед глазами папироска Порфирия Петровича… Гадкий, токсичный человечишка.

Пульс у Серебрякова тоже прощупывался, хоть и весьма слабенький. Да и вообще, выглядит он так, будто не жрамши месяц. Жертва концлагеря.

Решение я принял небесспорное, но интересное. Мысленно позвал: «Диль! Встань передо мной как лист перед травой в человеческом облике». Приготовился ждать, но не прошло и секунды — фамильярка нарисовалась передо мной, вытянувшись по стойке смирно.

— Мне нужно вот это тело транспортировать в свой кабинет, — указал я на Серебрякова.

— А где твой кабинет?

Тела на полу фамильярку вообще не смутили. Настоящий друг.

— Прямо по коридору, до лестницы…

— Ты иди просто, а я его следом потащу.

— Эм… Спасибо, конечно, но это нужно сделать незаметно.

— Ну ладно, сделаю незаметно.

Фамильярка нагнулась и каким-то неуловимым движением ловко закинула Серебрякова себе на шею, как коромысло. После чего исчезла.

— Иди в кабинет, хозяин, — послышалось из пустоты. — Я следом.

Я ещё раз напоследок пощупал помощницу библиотекаря. Отчего бы и не пощупать симпатичную девушку, особенно если действие сие направлено исключительно на её благополучие. Подумав, вернул книжку — подложил ей под голову. Ну вот, теперь можно будет сказать, что меня тут и вовсе не было. Или что был, но книжки не дождался и ушёл. А остальное — на откуп видениям, сгенерированным мозгом, испытавшим резкий дефицит кислорода. Губы не синие? Нет, нормально всё. Вот неравнодушный я человек, сгубит меня это.

— Идём, — сказал, поднявшись, и вышел из библиотеки.

Свидетелей тому, что я оттуда вышел, не было ни единого. Шло первое занятие, коридоры пустовали. Вообще, с дисциплиной в магической академии было гораздо лучше, чем в универе, где я учился. А так-то и не ощущается какой-либо муштры. Просто люди тут более сознательные. Вот меня к ним и потянуло судьбою. Из-за сознательности моей, порядочности.

— Ну, вот, тут я и обитаю, — сказал я, отперев дверь кабинета. — Как говорится, добро пожаловать, чувствуйте себя как дома.

— Куда его? — спросила пустота прямо у меня под носом.

— На диван.

Появился тут и диван, да. Вообще, с каждым днём кабинет обрастал новыми и новыми предметами уюта. Любит меня Фёдор Игнатьевич, балует.

Я закрыл дверь, потянулся ключом к замочной скважине, но вдруг спохватился.

— Погоди!

Диль уже проявилась вместе с Серебряковым. Уставшей она не выглядела. Замерла рядом с диваном.

Я подошёл, взял со спинки дивана плед, развернул его и задумался. Постелить или укрыть?.. Постелить — проявить уважение к дивану. Укрыть — проявить уважение к себе. Наконец, я принял соломоново решение: постелил плед поперёк дивана и кивнул Диль:

— Вот сюда задницей. Ага, спасибо. — и оставшейся частью накрыл нижнюю половину Серебрякова.

Ну вот, теперь и волки — овцы, и сыты — целы. А плед в прачечную отдам потом. Если, конечно, не придётся в него заворачивать ставшее безжизненным тело и закапывать в тёмном лесу. Теперь, когда Диль продемонстрировала ещё толику своих способностей, это не представлялось особо сложной задачей. Разве что в процессе рытья могилы из-за дерева выйдет Порфирий Петрович с папироской.

— Я бесконечный идеалист и оптимист, Диль, ты знаешь…

— Теперь знаю.

— Конечно, учитывая моё положение, разумно было сразу его закопать, быть может, лопатой оборвав мучения несчастного.

— Это никогда не поздно устроить.

— И ровно такие же мысли посетили меня. В конце-то концов, зачем живёт человек?

— Зачем?

— Чтобы проявить свои лучшие человеческие качества, так я считаю. Делать доброту и творить любовь.

— Раз ты так говоришь, значит, наверное, так оно и есть… — В голосе Диль звучало сомнение.

— Именно. Завари-ка нам чаю.

— Но я не вижу тут никаких принадлежностей, кроме чайника.

— Только чайник и нужен. Скажи ему, чтобы сделал чаю, да покрепче. Если будешь — три чашки, если нет — тогда две. В одну — сахара ложки четыре. И печеньки достань.

— Я хочу печеньки.

— Откушай, только немного.

— Покормишь меня?

— Хитра… Но да. Ты меня сегодня очень выручила.

— Не стоит благодарности, это мне в радость — помогать хозяину.

Вскоре на столе образовались три чашки чая. Я тем временем открыл окно, дабы свежий воздух проникал в помещение и бодрил господина Серебрякова.

— Печенек не нашла, — загрустила фамильярка.

— Значит, сожрали. Танюха обещала принести. Если хочешь, я попою тебя чаем. Так пойдёт?

— Давай попробуем.

Я взял чашку Диль, поднёс ей к губам. Она осторожно отхлебнула несколько раз. Глаза посветлели.

— Спасибо, дальше я сама! — и забрала чашку.

Застонал с дивана Серебряков.

— Воды-ы-ы…