Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– И украл у Гиацинт иглострел перед тем, как, спасаясь от ее азота, выпрыгнуть из окна… с высоты кубитов этак в тридцать. Отчего ты не пристрелил ее?

– А ты на моем месте пристрелил бы? – осведомился Шелк.

– Еще бы! – хмыкнув, подтвердил Кровь. – И Мускусовым птицам скормил.

– Однако я причинил тебе куда больше зла, чем Гиацинт – мне, не говоря уж о том, что собирался сделать с тобою дальше. Пристрелишь ли ты меня?

«Если сейчас вперед броситься, – рассудил Шелк, – возможно, мне, несмотря на поврежденную ногу, удастся отнять у него крохотный иглострел и, приставив дуло к его голове, заставить их отпустить меня».

С этими мыслями он, слегка подавшись вперед, прикинул расстояние, изготовился к прыжку.

Кровь, поиграв иглострелом, лихо раскрутил его на пальце, перехватил за рукоять, взвесил в ладони. Казалось, он практически протрезвел.

– Может, и пристрелю, патера, может, и пристрелю еще. Думаю, тебе ясно… надеюсь, ясно, что ни один из нас не совершил ничего противозаконного? Ни я, ни Мускус, ни кто-либо из моих людей?

Шелк раскрыл было рот, но в последний миг решил промолчать.

– Думаешь, тебе что-то такое на мой счет известно? Ладно, давай угадаю, а ты скажешь, верно оно или как. Ты разговаривал с Ги и считаешь, что она шлюха. Тот самый азот ей нынче вечером подарил один из наших гостей. Такой вот сувенирчик на память, как раз под стать рангу советника. Может, она и другими подарками похвалялась. Ну? В яблочко, а?

Шелк сдержанно кивнул, не сводя глаз с иглострела.

– Гостей… у нее побывало с полдюжины.

Кровь фыркнул со смеху.

– Ты глянь, Мускус, глянь: краснеет! Да, патера, я знаю. Только они ничего никому не платили, а стало быть, тут все по закону. Они у меня в гостях, и Ги в моем доме гостит, и если пришла ей охота с кем-то приятно провести время, так это наше с ней дело, а не твое. Ты вот говоришь, что пришел сюда забрать назад свой мантейон, правильно? Ну, так мы его у тебя не отнимали! – Подчеркивая свою мысль, Кровь ткнул Шелку в лицо иглострелом. – Если уж пошел у нас разговор о противозаконном, так давай и о законных вещах потолкуем! По закону твоим этот мантейон не был сроду. Согласно купчей – она теперь у меня, – им владел Капитул, верно я говорю?

Шелк кивнул.

– А город забрал его за налоговые недоимки, опять же, у Капитула – не у тебя, так как владелец не ты. Случилось это, сдается мне, где-то на прошлой неделе. Уверен, провернули все в точности как положено. Уведомив Капитул и так далее. Тебе разве не сообщили?

– Нет, – вздохнул Шелк, велев себе успокоиться и обмякнув в кресле. – Конечно, я знал о такой возможности и, мало этого, предупреждал о ней Капитул, однако меня ни о чем не известили.

– Ну, значит, им следует извиниться перед тобой, патера. Надеюсь, они так и сделают. Но нас-то с Мускусом это ни с какой стороны не касается. Мускус выкупил твой мантейон у города, и ничего необычного в этом нет. Да, по моему поручению, на мои деньги, но и тут нет ничего незаконного: это вопрос наших с ним деловых отношений. Мы за него честно выложили тринадцать тысяч карточек, не считая пошлин. Ничего не украли, так? Зла ни тебе, ни еще кому не чинили, верно?

– Закрыв мантейон, вы причините немалое зло целому кварталу. Нескольким тысячам неимущих семейств.

– Хотят – пусть в другие мантейоны ходят… да и вообще, это, по-моему, опять-таки забота Капитула, – возразил Кровь и указал иглострелом в сторону вспухших царапин на груди Шелка. – Ну да, ты малость пострадал, с этим никто не спорит, но как пострадал? В драке с моей ручной птицей, да еще выпрыгнув из окна. А Ги с этим азотом всего лишь оборонялась, на что имела все мыслимые права, сколько ни есть их в нашем круговороте. Ты, случаем, напищать на нее не думаешь, а?

– «Напищать»?..

– Ну, к лягвам плакаться не пойдешь?

– А-а, понял. Нет. Разумеется, нет.

– Вот и славно. Рад слышать разумные речи. А то погляди, что у нас получается: ты забрался в мой дом, надеясь завладеть моей собственностью… ну, не моей, Мускуса, но ты-то об этом не знал. И сам признался во всем нам с Мускусом, а мы, если потребуется, готовы дать показания в суде, под присягой.

Шелк улыбнулся (казалось, в последний раз он улыбался целую вечность тому назад).

– А ведь на самом деле ты, Кровь, вовсе не собираешься убивать меня, верно? Рисковать не желаешь.

Палец Крови нащупал спусковой крючок иглострела.

– Гляди, патера, достукаешься с подобными разговорчиками. Возьму вот да выстрелю.

– Сам? Нет, вряд ли. Другому кому-нибудь – скорее всего, тому же Мускусу – поручишь, но даже на это, думаю, не отважишься. Просто запугиваешь меня, прежде чем отпустить.

Кровь бросил взгляд на Мускуса. Мускус, кивнув, подошел к креслу Шелка сзади, и Шелк почувствовал, как кончики пальцев Мускуса легонько коснулись его ушей.

– Продолжишь так со мной говорить, патера, накажу. Больно. Следов не останется, но приятного будет мало. Мускус на это мастер: в таких вещах ему опыта не занимать.

– Накажешь? Авгура? Любого, кто тронет авгура хоть пальцем, постигнет гнев всех бессмертных богов.

Боль оказалась внезапной, неожиданной, словно удар, и такой резкой, что у Шелка перехватило дыхание: казалось, голова вот-вот лопнет под ее натиском.

– Там, за ушами, есть такие места, – пояснил Кровь. – Мускус на них всего-то костяшками надавил, а как действует!

Лихорадочно хватая ртом воздух, изо всех сил стиснув виски ладонями, Шелк не сумел даже кивнуть.

– Понадобится, повторять можно сколько угодно, – продолжал Кровь. – Наскучит – отправимся спать, а с утреца продолжим.

Алая дымка, помутившая взор, поредела.

– Объяснять мне мое положение ни к чему, – кое-как выдавил Шелк.

– Может, и ни к чему, однако я говорю что хочу и когда хочу. Так вот, для полной ясности: да, твоя правда, без убийства мы по возможности предпочтем обойтись. На то имеются три либо даже целых четыре разных причины, и ни с одной из них не поспоришь. Прежде всего ты авгур. Конечно, ежели боги когда и удостаивали Вирон хоть какого-нибудь внимания, времена те давным-давно позади. Я лично считаю, что все это с самого начала просто служило умникам вроде тебя способом получать все желаемое, не работая. Но Капитул за тобой, как ни крути, приглядывает, и если кто прослышит, что мы с тобой сделали… нет, доказать-то, конечно, нипочем не докажут, но разговоры пойдут, а возмущение горожан, знаешь ли, на делах сказывается плоховато.

– Значит, умру не напрасно, – заметил