Русский бунт. Кровавый год - Алексей Викторович Вязовский

совсем не так, как предполагал Никитин. Да, над его лагерем поднялись воздушные шары, и наблюдатели приготовились рассмотреть в деталях французскую диспозицию. К великому удивлению русских и гессенцев, за передовой линией королевских войск поднялись два точно таких же шара — иной, непривычной сферической формы, густо оплетенные веревками и имеющие «экваториальный» пояс, от которого к земле отходили стропы, удерживающие аэростат в висячем положении. Из гондол внутрь шаров поднимался густой дым — впоследствии оказалось, что в корзинах жгли костры из мокрой соломы и шерсти (2).

Генерал-аншефу не понравился конкурент собственного «армейского ока». Он вызвал к себе Николая Ивановича Фусса, прижившегося в армии и дослужившегося уже до полковника. Его математические расчеты стрельб как ракетами, так и орудиями были далеки до завершения, но играли важную роль в развитии артиллерийского дела в России. На «Ракетницах» он буквально женился — лучшего наводчика в империи не было.

— Николай Иванович! — обратился к юному швейцарцу Никитин. — Не нравятся мне эти французские птички. Сможешь их ракетами сбить?

— Могу попробовать, господин генерал-аншеф, но придется выдвинуть «Ракетницы» на самые позиции нашей полевой артиллерии.

— Действуй, полковник. Собьешь — объявлю благодарность по армии и орден дам.

Фусс переставил ракетные установки почти к самому берегу Фульды. Поколдовал с измерениями.

— Залп! — скомандовал он канонирам.

Рой ракет устремился в сторону противника. Одна пробила оболочку вражеского монгольфьера, он сдулся на глазах, и гондола с наблюдателем устремился к земле. У второго оборвались стропы, и он начал подниматься в воздух и смешаться, повинуясь ветру, в сторону от стоявших друг напротив друга армий. В русских рядах раздалось громкое «Ура!», сменившееся через несколько минут криками отчаяния.

Французы будто ждали, когда «Ракетницы» обозначат свою позицию. Ее накрыли разрывы гаубичных бомб, выпущенных откуда-то из тыла заречного правого крыла, где стояли гессенцы. Противник их обошел по самому берегу Фульды, устроил скрытные батареи и теперь принялся громить красу и гордость русской армии, ее секретное оружие, принесшее победу над войсками самого Фридриха. О том, что французам это удалось, свидетельствовал громкий взрыв и огненное облако, поднявшееся в районе бродов.

— Что за черт⁈ — огорчился Никитин, не подозревая, что неприятности еще не закончились. Старый шрам на лице побелел, выдавая волнение. — Ординарец! Немедленно отправляйся к президент-генералу и передай мой приказ: уничтожить батареи на нашем фланге. Пусть муромцы его поддержат с другого берега. Не дайте им уйти!

Распоряжение было разумным, но вот беда: чтобы захватить батареи французов, требовалось немало времени, а противник воспользовался своим шансом с убийственной эффективностью. На воздушные шары русских обрушился град шрапнели, и в скором времени они были поражены.

В королевской армии всегда служили хорошие артиллеристы. У русских был по сути один Фусс, в данный момент серьезно контуженный, а в распоряжении французов была целая школа первоклассных математиков. Они подготовили отличные таблицы стрельб как по наземным, так и по воздушным целям с помощью шрапнели, секрет которой был выкраден у беспечных московитов. Ее прозвали «черный дождь», имея в виду поражающий эффект против пехоты. Но один талантливый артиллерийский капитан придумал ей иное применение, математики из Академии наук выдали свои расчеты, и сейчас плоды их совместного творчества были продемонстрированы во всей красе. Один-один — обе армии остались без «орлиного» обзора и были теперь вынуждены действовать по-старинке, что явно сыграло в пользу французов.

По линии соприкосновения в районе дефиле завязалась артиллерийская дуэль — французы выигрывали в скорострельности, проигрывая в дальнобойности. Позднее выяснилось, что они и сами с усами с точки зрения новацией: придумали запальную трубку из жести, и теперь стреляли гораздо быстрее, а канониры оставались в полной безопасности. На правом фланге муромцы и гессенцы пытались зажать в клещи наглых вторженцев. Французы, в конце концов, отошли, заклепав пушки, но задуманная атака на левое крыло королевской армии сорвалась, даже не начавшись.

— Что у Зарубина? — нервно спрашивал Никитин, поставленный в непривычные условия обмена донесениями через вестовых.

Со значительным отставанием по времени картина прояснилась. Генерал-поручик обнаружил попытку обходного маневра, вовремя ее пресек, на попытки втянуть его корпус в преследование, чтобы оторвать от основных сил, не отреагировал и теперь действовал по утвержденному плану — его егеря методично расстреливали французские полки, построенные на высотах, примыкающих к лесу. Серьезной угрозы он создать не мог — требовалась атака линейных батальонов. Но теребил он французов знатно, маршалу де Сен-Жермену пришлось подтягивать резервы.

Солнце уже стояло в зените, полки, назначенные в штурмовые колонны маялись в ожидании, орудийная пальба не стихала, центр французских войск стоял непоколебимо, хотя и нес значительные потери.

«Что делать? Атаковать центр или нет?», — спрашивал себя Никитин и не находил ответа. Все пошло не так, как было запланировано. То, что задумка Фитц-Джеймса и Сен-Жермена удалась лишь частично и не принесла стратегического выигрыша, успокаивало мало. Конечно, можно было отступить за Фульду и предложить французам нападать самим, но проблема заключалась в том, что Кассель, столица республиканского Гессена, находился на берегу, занятому французами. Они могли двинуться в его сторону скорым маршем, и их придется догонять, рискуя потерять важный город, а, быть может, и союзника.

«В конце концов, — решил генерал-аншеф, — я своими глазами видел результат атаки колонн на линию под Смоленском. Она решила исход битвы. Что может нам помешать повторить викторию?»

— Сообщите полкам в центре: приказываю начать атаку! Возьмем быка за рога!

Колонны начали движение. В их рядах было много новичков, набранных в бывших польских воеводствах и прусских округах, примыкавших к южному побережью Балтийского моря. Среди них хватало солдат, служивших в армии Фридриха, как и простых рекрутов, плохо понимавших, что их ждет. Их марш то ускорялся, то замедлялся — они сбивались с ноги, когда видели впереди себя французов на возвышенности — длинная белая стена под белыми знаменами с золотыми геральдическими лилиями. Расстояние сокращалось, при достижении в 80 саженей посыпалась картечь, прежний пыл поугас, но люди подбадривали себя дружным воплем «Земля и воля!» Еще ближе — еще больше картечи. Осталось пройти немного, шагов 100–150. Ряды смыкались, заполняя прорехи. Французы безмолвствовали, бесстрастные, сосредоточенные, нагнетавшие момент мучительного ожидания. Подняли свои мушкеты. Из колонн стали раздаваться беспорядочные торопливые выстрелы. В ответ раздался слитный залп, похожий на удар кнута — первые ряды наступавших повалились, идущие вслед за ними начали спотыкаться о трупы и тела раненых. Новый залп, еще и еще. Стена огня. Французы вели огонь в полфигуры, целя в живот — при выстреле ствол дергался вверх,