Ночь упырей - Анастасия Александровна Андрианова

Смородник отхлебнул глоток и сморщился. Чай был похож на заваренное сено: безвкусно, горько, совсем не сладко. Отрава, одним словом.

– Признайся честно, он просто завалялся у тебя на дальней полке и никто не соглашался его пить.

Калинник моргнул, поёрзал и вздохнул:

– Он завалялся на дальней полке. И никто не соглашался его пить.

– Ценю честность, – проворчал Смородник и сделал ещё глоток.

На подносе гордо красовался бутерброд с охотничьими колбасками и сыром-косичкой. Смородник откусил сразу половину.

Он видел, как Калинник пыхтит от нетерпения. Да Темень, ну почему он такой сплетник?! Кажется, деваться некуда. Можно либо сбежать, либо рассказать. Хотя сбежать получится разве что через окно.

– Ну говори, что там у тебя?

Здоровенный бородатый детина, выказывающий искреннее любопытство, выглядел по меньшей мере необычно. В животе начали скрестись мурашки паники.

– Дай хоть в душ сходить, – буркнул он, допил противный чай и позорно сбежал в ванную, спиной ощущая разочарованный и гневный взгляд Калинника.

Ванная в каморке была не ахти, но Смородник радовался возможности хоть сколько-то побыть одному. Он ненавидел разговаривать по утрам, хотя, наверное, «по утрам» можно было и опустить. Но до утреннего кофе и душа он вообще с трудом шевелил мозгами, будто присохшими к черепу после сна.

А если накануне он выпивал пива, то шевеление замедлялось ещё сильнее.

Он подставил лицо под горячие струи, набрал воды в рот, отфыркался. Встряхнулся по-собачьи, с нажимом вытер капли с ресниц. Так-то лучше.

И кто его тянул за язык? Вот не мог вчера промолчать?

Сказать, что пошутил? Сделать вид, что ничего не помнит?

Темень, а ведь Калинник как-то перетащил его на койку. Оставил бы лучше на полу, не стоило надрываться. Стало стыдно за то, что его бесчувственную тушу волокли по комнате.

Смородник склонился над раковиной, агрессивно глядя в своё отражение. Кажется, Калинник достоин, чтобы ему рассказать. А рассказать и правда хотелось – в груди ведь так крепко заело, до боли скреблось и распирало рёбра, но в то же время это ощущение казалось приятным и правильным настолько, что если бы его вырвали, то сам Смородник сдулся бы, как выпотрошенное чучело.

Он вышел из ванной, вытирая волосы, и с размаху плюхнулся во вчерашнее кресло.

– Мы недавно познакомились, – буркнул он нарочито грубо, глядя куда-то на свои коленки. – Так что это всё странно. Но будто крюк под рёбра воткнули и тянут. Все мысли о ней. Переживаю, как у неё дела. Хочу, чтобы ей было хорошо. Сам не свой. Глупости делаю. Как болезнь. Может, это лечится как-то?

Он поднял на Калинника отчаянный взгляд, готовый встретить насмешки. Но Калинник со вздохом покачал головой.

– Лечится свиданиями, поцелуями и прочим. Но я рад, что ты заболел.

Смородник сдвинул брови.

– В хорошем смысле, – уточнил Калинник. – Мне бы тоже такую болезнь. Она не передаётся воздушно-капельным путём?

– Нет. Только через булки.

– Тоже хорошее дело. Это та самая? Рыженькая, маленькая?

– Каштановая, – машинально поправил Смородник. Лицу стало жарко, в висках застучал пульс. Темень, это что, и правда так страшно и стыдно – признаваться кому-то? – Да. Это она. Её зовут Мавна. И она меня украла.

– Ма-авна. Красивое имя. Тёплое. – Калинник мечтательно подпёр щёку. – Э-эх-эх. И сама она красавица. Я сразу понял, что между вами искра, а то бы сам на неё глаз положил.

Смородника эти слова почему-то смутили. Он сел, поджав под себя одну ногу, и шмыгнул носом, не зная, что ответить и как реагировать. Хотелось сбежать, но… обсудить с кем-то свои глупые чувства тоже хотелось. И Смородника это бесило: он казался себе жалким, уязвимым и беспомощным. Таким, каким не был готов себя ощущать.

– Напомни, почему мы с тобой это обсуждаем? – скрипнул он, кашлянув в кулак.

– Потому что мы друзья?

Смородник крепко задумался. Калинник не смеялся – и правда думал, что они дружат? Хотя, если пораскинуть мозгами, наверное, что-то в этом есть. Это ведь к Калиннику он может прибежать с жалобой или раной. К нему может попроситься на ночь, когда родной матрас занят. И с ним приятно помолчать. Ну, или похрустеть чипсами. Смородник уважал Калинника, но не подозревал, что тот считает его своим другом. Это было как-то… странно, и мурашки, пробежавшие по рукам, говорили ярче слов.

– Может быть. – Он сложил ладони на коленях и вздохнул. – Ладно. Я сам виноват. Язык за зубами не держал.

– Уж ты-то и язык не держал? Да я ушам не поверил: неужели наш сыч сказал что-то кроме «угу» и «бу-бу»? – хохотнул Калинник, буквально светясь счастьем и любопытством. – Вот ты мне скажи, пожалуйста, друг, что у вас? Ты ей признался? А она тебе?

– Никочто, – выпалил Смородник и понял, что случайно смешал «ни за что» и «никогда». – Она не должна догадаться.

Калинник схватил с подноса второй бутерброд и набил рот.

– Парень, да у тебя глаза мечут сердечки вместо привычных молний, как тут не догадаться? Она не слепая, – прошамкал он, жуя. – Да и невозможно вечно скрываться. Ты планируешь какое-то продолжение? Следующие шаги, например. Дальше-то что будешь делать?

Вопросы Калинника и раздражали, и ставили в тупик. И в самом деле, что дальше?.. Смородник замялся. Его горизонт планирования обычно ограничивался одним-двумя днями, и пока что там не было романтических признаний. И как он мог бы это сделать? Выдавить кетчупом сердечко на пельменях?

– Ну… Сенница скоро меня казнит.

– Ты найдёшь тысяцкого, и не казнит.

– Не находится. Уже понятно, что мне скоро конец.

Калинник неодобрительно закряхтел, пересел на подлокотник кресла, в котором сидел Смородник, и потрепал его по плечу, захватив медвежьей хваткой. В другой руке он продолжал держать надкушенный бутерброд.

– Да чего ты раскисаешь, мужик? Найдём твоего упыря, а если даже не найдём, то ты что думаешь, я тебя на растерзание дам? Да где я ещё такого найду? Мне без тебя скучно будет, так что я тебя перед Матушкой отстою. Признаешься своей булочке, свадьбу сыграем, троих детей растить будете. И ипотеку возьмёте.

Смородник помолчал пару минут. В ответ на слова Калинника в груди заныло, но эта боль была приятной – в отличие от боли в пояснице после сна на пружинной койке.

– Не обнадёживай меня, – отрезал он. В горле пересохло от волнения, которое вдруг обратилось в кипучую злость. – У неё есть парень, а до меня Сенница всё равно доберётся. Всё и так слишком сложно. И