Родная партия - Глеб Ковзик

Только не Озёровы.

Кроме того, у Григория Максимовича очень сильно прослеживается интерес пойти наверх, в высшие эшелоны власти. Сам он возрастом близок к Горбачеву, но ещё надеется на счастливый билет в большую политику. "Угадайте, кто тот самый заветный клочок бумаги со счастливыми цифрами удачи?

Мы! Я и Лира. Вот поэтому я не верю в чрезмерную любовь Григория Максимовича в мою “жену”. Слишком уж всё натянуто. Боюсь, Лира это понимает тоже, что пределы любви к ней определяются возможностями её отца в институтах власти.

— Вы же знаете, что в Москве показали картину Климова “Иди и смотри”?

— Нет. Это когда её показали? — удивился Григорий Максимович, заглатывая рыбку с лучком.

— Так на Московском международном.

— А, ты про этот фестиваль. Не посещаем такое.

Лира словно окаменела. Виктория Револиевна тут же добавила, что они предпочитают классику кинематографа, а к новинкам нынче очень холодны.

— Понимаю. Очень грустно. Многое пропускаете.

— А что там у Климова? — Григорий Максимович протер губы салфеткой. — Я слышал, наверху были вопросы. Раз так, то неудивительно, что в прокат не пошло.

— В прокат выйдет в октябре.

— Откуда такие познания, Лира?

— Я дружу с режиссером. Со мной много кто из интеллигенции дружит.

Григорий Максимович неопределенно хмыкнул, но высказываться на этот никак не стал. У него заметное пренебрежение к людям умственного труда. Мозгокруты, балаболы, болтуны. Характеристика понятная.

— Так что же такого в этом “Сиди и смотри”?

— Картина называется “Иди и смотри”, — улыбчиво поправила Лира. — Элем Климов показал ужасы Великой Отечественной войны.

— О, полезно. Только почему сразу ужасы? — в лице Григория Максимовича появилось напряжение. — Нужно показывать патриотические стороны войны. Ужасов мы видели предостаточно.

— Лишь бы не было войны, — вторила ему Виктория Револиевна, глядя на меня. — Хватит с нашей страны пролитой крови. Уж советский народ выстрадал свое право пожить спокойно хотя бы век.

— Да, конечно, — поддержал я мысль матери “Андрея Ивановича”. — Однако есть одно но.

Родители уставились на меня. Слово Афганистан вызвало в них досаду.

— Это интернациональный долг, Андрюша, — протестовал Григорий Максимович. — И не пристало тебе осуждать решения Политбюро.

— А я и не осуждаю. Просто замечаю несоответствие, — поднес к губам бокал, чтобы ароматом шампанского на секунду освободиться от плена запахов жареной рыбы и лука.

— Лира, ты продолжай, — Виктория Револиевна подозвала Римму и попросила принести на стол пирожки.

— Фильм прекрасен своей реальностью, — заявила Лира. — Снятый без чрезмерного налета на воспитательную функцию. Есть, разумеется, в нескольких складках полотна назидательный тон, но персонажи показались мне очень живыми. Очень настоящими.

— Ну, например? — Григорий Максимович жестом прокрученной руки требовал больших разъяснений. — Что-то мне пока совсем не понять, о чем фильм вообще.

— Советская Белоруссия, 1943-й. Немцы отступают и проявляют нечеловеческую жестокость. Это знакомый антураж, правда, но с обеих сторон показаны персонажи такими, какими они бывают в реальной жизни. Настоящими, не однобокими героями, идеальными в своей морали и воспитании. Я такого не видела раньше от наших режиссеров. Возможно, поэтому ему поначалу ставили палки в колёса. Боятся, как бы поняли двояко кинокартину…

Мне было обидно за Лиру. Она около получаса разъясняла, а Озёровы, будто приняв обет молчания, внимали и слушали каждое слово. Глаза выдавали Григория Максимовича. Ему не нравилось такое кино. Он в душе главный консерватор. Это удручало меня — бывший пролетарий от власти утратил гибкость во взглядах. Наши ссоры чаще всего происходили от его неумения принять чужую позицию. “Кто ты такой, чтобы иметь свое мнение?”, — кричало в его речи сквозь директорскую вежливость. Возможно, это ждёт и меня. Облысение души, омертвение мозга, безразличие к другим людям.

Цена всякой власти, делал я вывод глядя на Григория Максимовича, равносильна мощному наркотику. Если власти слишком много, то и приход будет тотальным, и зависимость проявится в самом скором времени. Он гордится собой, ведь директору крупнейшего автозавода просто невозможно отказать в раболепии. Его предприятие было огромным, говорил о нём с трепетом и так, как если бы сам каждый гвоздь вбил в стену здания. Григорий Максимович “поучал” Андрея Григорьевича, как жить и что делать, и как смотреть на рабочие процессы, и сколько стране нужно среднетоннажных грузовых автомобилей, и как приходится соперничать с молодым КамАЗом, и так далее и тому подобное…

Поучать. Назидать. Командовать. Властвовать.

Директивно подходил Григорий Максимович и к подчиненным, и ко мне. Странно, что на Викторию Револиевну так не воздействовал. Прямо сейчас я наблюдал, как он пытается “перейти границу”, зайти внутрь наших отношений. Советская семья для него как первичная партийная ячейка! Всё по строгой вертикальной иерархии.

Отвратительно. Поднёс к губам бокал, аромат шампанского искрил в носу. И эта дурная рыба. Вся в панировке, жирная и невкусная; лук наложен снизу, сверху, да всюду, черт бы его побрал. Я прямо чувствовал, как пропитываюсь слабостью и прилипающей дурнотой жареного лука.

Лира устала, и этим воспользовались Озёровы. Вновь возвратились к вопросу о планах.

— Мы пока думаем, — сказал дипломатично я.

— Что-то вы мудрите, ребятки! — Григорий Максимович принялся рассказывать, как заведено у молодоженов. — Отправляйтесь в Крым. Или на Кавказ. У меня товарищ армейский в Грузии служит, до сих пор переписываемся. Он и примет, и поможет во всём. Да в Тбилиси не заплутаешься!

— Сначала нужно решить рабочие вопрос, — снова отстаивал я право на автономию. — У нас на носу фестиваль молодежи. Потом, у Лиры командировка в ГДР. Пропустить такое просто нельзя.

— Командировка? Снова? — ужаснулась Виктория Револиевна. — И как долго продлится? Надеюсь, не на год. Ты же не оставишь Андрюшу одного в Москве?

— В Германии побуду месяц, — попыталась успокоить Лира. — Нет, ничего страшного. Культурная миссия, всё как обычно.

Я и Лира оказались в хорошо подстроенной ловушке. Теперь ясно, почему Озёровы так сильно продавливали этот семейный ужин. Со свадьбой покончили, насытились, нужно толкать локтями и ногами дальше.

Из этого можно сделать для себя главный вывод: “Сепарируйся, и как можно быстрее!”

Разговор пошел расплывчато; Виктория Револиевна принялась рассказывать, как там у её подруг — жен чиновников и партийных начальников Москвы. Лира охотно это слушала, а я