Родная партия - Глеб Ковзик

— Оставим их поворковать наедине, — сказал он, присаживаясь в кресло. Он стянул галстук, освежил бокал и принялся долго и нудно говорить про наше будущее. — Как-то вы мудрите, молодежь. Свадьба была пустой, маленькой, совсем без людей. Что это за нерусская свадьба такая? Ну хорошо-хорошо, вы там по-своему видели, мы не мешали и молча приняли как факт, что планированием занимается Лира. Или это всё было твоим желанием? Ладно, придирки, пустые придирки. Не обращай внимания. Но семейное будущее — какое оно у вас? С Викторией всё никак понять не могу, что вы хотите от жизни.

“Ну вот какая тебе разница? — простонал я в душе. — Куда ты лезешь не в свое дело? Будь ты более проницательным и эмпатичным, то давно разобрался, что я её не люблю. Для меня Лира как опытная сестра, подруга, но не жена точно”

— В наше время свадьбу пышно играли. Может, у золотой молодежи как-то иначе, черт его знает. Вы какие-то не такие, какие-то неправильные, не так построенные и воспитанные, — от слов Григория Максимовича похолодело в груди. Точно так я слушал нотации и в 2028-м. — Это моя вина, ты не бери в голову. Вообще-то я тебя полюбил давно. Очень боялся, что принять неродного отца не сможешь, — слёзы потекли по грубым щекам Григория Максимовича.

Как же я люблю непрошенную драму! Теперь мне ещё от неловкости гореть тут час или два. От увиденного мои уши запылали красным. Я пробовал найти выход из положения, но быстро осознал, что сам потерял инициативу в разговоре.

— А ты поменялся, — платок утер все слезы Григория Максимовича. Опять надел броню, опять у него всё под контролем. — В лучшую сторону, конечно. В прошлом годы ты был отвратителен. Алкаш. Негодяй. Бесхребетник. Черти что творил. Я думал: “Ну, Гриша, готовься! Скоро вызовут на ковер, напишешь заявление по собственному” А потом случилось девятое марта, кажется. Или десятое. Не помню точно. Ты резко изменился. Мы думали, в бога поверил или в секту подался какую-нибудь. Может, в каратэ ушел. Но за несколько месяцев ты показал себя нормальным человеком. Здоровым мужчиной. Даже бояться перестал за тебя.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, — у меня от смущения вдобавок к ушам загорелись щеки.

Григорий Максимович хмыкнул. Сделав несколько глотков и удовлетворенно крякнув, он встал из кресла, заходил по кабинету; каждый шаг как новая мысль. Отец Андрея Ивановича в раздумьях, подбирал слова получше.

Я не так часто разглядывал эту фигуру. Раньше он был мне не очень понятен, потом стал неприятен, а сейчас утомителен. Душный родитель. Эта медвежья фигура, уже полноватая, но ещё поддерживаемая физическими нагрузками, эти зализанные назад седые волосы, эти толстые очки, большой нос и всегда свежевыбритое лицо. Директор отчитывал нерадивого сынка, сдабривая пряником порку.

— Ну, в общем, вам же надо что-то делать дальше. Много проблем впереди. Квартира, машина, своя дача… Лира твоя сильно летящая от общения с интеллигенцией. По хозяйству будешь ты всем ведать.

— Что делать-то? — не понимал я.

— Ты как маленький, Андрей! Детей бы пора. Где дети? Когда получим долгожданную новость?

Я растекся на диване.

— Может, мы сами решим, что нам делать?

— Конечно! Конечно вы решите сами. Мы вот с Викторией Револиевной всё думаем, когда это случится? Если в ваш двигатель бензина не подлить, боюсь, случится такое только после нашей смерти!

— Мы молодые. И вы не слишком старые.

— Ах, мы не старые! — воскликнул Григорий Максимович. — Какое интересное оправдание. Мы не старые. Прекрасно, великолепно. И что тогда? Через сколько лет вы заведете детей? Через десять? Или двадцать?

— Ты на меня давишь, — устало и полушепотом произнесли мои губы.

— Андрей Григорьевич, вы же сын генерального директора производственного объединения, заведуюший агитпропом в комсомоле. Неужели это пустой звук?

— Нет, не пустой звук. Но почему ты всё время хочешь меня проконтролировать? Минутой ранее хвалил, говорил, что больше не боишься, а сейчас требуешь завести детей, стращая моим статусом.

— Да ничего я не стращаю!

— Хорошо. Не стращаешь. Зато пытаешься управлять мной.

— И ничего я не пытаюсь управлять тобой! Вранье. Я с тобой по-мужски поговорить хочу, да и только.

Григорий Максимович так быстро зашагал передо мной, что ветерок зашелестил плотные шторы. Ленин на стене укоряюще смотрел на нас обоих: “Не коммунисты, а бугжуазная газмазня!”

— Всё же хочу решить такой серьезный вопрос с Лирой, — встал было я с дивана, но Григорий Максимович замахал руками. — Что-то ещё?

— Погоди ты со своей обидой. Знаю, уже дуешься. Ну, разве мне нельзя помечтать о дедушкином счастье? — у моего собеседника едва заметно задрожали руки на столе.

— Ты путаешь мечты с директивами. Тебя послушать, так любую хотелку нужно бежать исполнять. Только всё-таки у меня свой путь. И я уже доказал за несколько месяцев, что дорожка моя безопасная.

— Ну да. Естественно, рассказ про дачу ты решил оставить за бортом, — съязвил Григорий Максимович.

Я опешил от внезапности. Откуда ему известно?

— Там ничего криминального, — голос подвел, надломился со страху.

— Ну, следователь считает, будто вы правда в этой мокрухе непричастны. Пацана того убили, только кто?

— Откуда ж мне знать?

— Говорят, этот Ручков метил в ЦК КПСС, а ты ему сливу на носу поставилэ.

— Ну вот и узнавай дальше у тех, кто тебе всё говорит да рассказывает! — возмутился я.

— Не горячись. Репутация должна быть чистой. В будущем ещё внуки появятся, им портить характеристику категорически запрещаю. Тебе нужна моя помощь? Лучше признайся по-честному. Я постараюсь тебя понять.

О, включил заботливого папу. Как быстро он меняет поведенческие роли. Ему-то без разницы, привыкший к такому, а меня на эмоциональных качелях катает туда-сюда.

— Нет. Никакая помощь не нужна. Я ни в чем не виноват. Этот Ручков сам пролетел в ЦК. Мне повезло, Лигачев дал персональное поручение, которое исполняется.

— Аж Лигачев? — в голосе Григория Максимовича звучало восхищение.

— И с детьми мы сами разберемся. А теперь, если возможно, давай вернемся за стол.

Настроение было такое, что сейчас даже насилие жареной в молоке, муке и луке рыбой было бы легче перенести, чем заседание с директорствующим Григорием Максимовичем. Быть может, он хочет показаться порядочным