Железный лев - Михаил Алексеевич Ланцов

Лев Николаевича повернулся к Виссариону Прокофьевичу.

Бледному.

Вспотевшему. Вон на лбу капельки пота.

— Ведь это трагедия. Настоящая трагедия. Это убожество даже в задницу не запихнуть, не разодрав ее совершенно. Грубо… очень грубо. Пытки же это искусство.

— М-м-м-м-м-м!

— Но кто я такой, чтобы отказывать вам в просьбе? — усмехнулся Толстой, по-своему истолковав это мычание.

После чего подошел к горелке и поджег ее.

Вспыхнул огонек.

Граф чуть-чуть покачал ногой меха, стоящие внизу. И пламя быстро разгорелось. Отчего связанный размычался с явными нотками отчаяния. Лев же положил головку паяльника в пламя и повернулся к нему.

— Никакой культуры, согласен. Ну разве так можно работать? Впрочем, можно будет попробовать что-то изобразить и на таком примитивном уровне. Смотрите. Без еды вы сможете протянуть несколько дней. Впрочем, я могу вас из трубочки кормить сахарным раствором и поить так же. Плюс-минус это позволит протянуть вам неделю-другую.

— М-м-м-м-м-м-м!

— Despacito, друг мой, despacito. Мы не будем спешить. Думаю, что я начну с ваших ног. Медленно буду отрезать или откусывать, или отрывать кусочки мяса. А потом прижигать паяльником. Понемногу. Чтобы боль получалась терпимой. И так день за днем. Главное — бедренные артерии перетянуть. Мда… Должно красиво получиться. Надо будет только ступни крепко солью пересыпать, чтобы не загнили раньше времени…

В этот момент Виссарион Прокофьевич Лебяжкин потерял сознание, а перед тем описался.

Но ненадолго.

Лев Николаевич достал пузырек с нашатырным спиртом и дал ему понюхать.

— Ну что же вы? Куда же вы? Вам не говорили, что вы дурно воспитаны? Да-да, у вас не будет шанса даже сомлеть. Что вы так на меня смотрите? Неужели поняли, из-за чего я вас сюда пригласил?

Стряпчий часто-часто закивал и что-то замычал.

— Может быть, сказать что-то хотите?

Ситуация повторилась.

— Хорошо. Но предупреждаю — я ужасно не люблю криков. И если так случится, что вы даже громко что-то произнесете, то начну я с вашего языка и зубов. — мягким, вкрадчивым тоном произнес Лев Николаевич, поднимая со стола клещи. — Вот — прекрасный инструмент. Обратите внимание — они достаточно деликатные для того, чтобы со всем уважением выдергивать вам каждый зуб, не задевая и не повреждая соседних. Да и язык ими отщипывать — мое почтение.

Произнеся эти слова, граф неспешно положил клещи на стол.

Подошел к Виссариону Прокофьевич.

Ослабил кожаный ремешок на кляпе, сделанном по аналогии с BDSM игрушкой. Не сильно. Достаточно для того, чтобы его можно было вынуть изо рта и скинуть на шею.

— Я все верну! Все! Все! — первое, что выпалил стряпчий. Тихо, но порывисто.

— Соблазнительно, но нет. — вежливо ответил Лев. — Понимаете, друг мой. Вы посчитали себя в праве кинуть меня. А тут такое дело — раз спустишь — не отмоешься. Да… Кроме того, Виссарион Прокофьевич, прошло некоторое время, и деньги, которые вы у меня украли, подросли. Слышали, как растут банковские кредиты? Вот так же. Только проценты у графа Толстого побольше. Кроме того, нужно как-то компенсировать репутационные потери и всю эту возни. Думает, мне больше заняться нечем, как только с вами развлекаться?

— Сколько? — хрипло спросил он.

— Втрое к тому, что вы у меня украли. И мне нужен поименный список всех, кто был посвящен и оказывал вам содействие. Ну что вы так побледнели? Про Третье управление я знаю. Всех посвященных там тоже не забудьте.

— Но откуда⁈ — крикнул стряпчий.

Лев без раскачки ударил собеседника по носу, разбивая его.

— Ну же, друг мой, — обходительно пояснил граф, — я же сказал, что не люблю всех этих громких звуков. Мне вырвать клещами вам язык?

Виссарион Прокофьевич в ужасе сжал рот и зубы так, что чуть кожу не прокусил. Лев Николаевич же вежливо улыбнулся и продолжил:

— Вы совершили одну ошибку, дружище, — вежливо улыбнулся Лев Николаевич.

— Какую?

— Вы приняли меня за какого-то идиота.

Стряпчий промолчал.

Он не знал, что ответить.

Еще тогда, во время записи стенограммы, он почувствовал, что «этот мальчик» не такой, как все… что он странный и даже, быть может, опасный. Теперь же его мозг лихорадочно соображал — как выкрутится из этой ужасной ситуации и спастись от этого чудовища. Именно чудовища… а иначе он Льва не воспринимал здесь и сейчас.

— Очень знакомый взгляд, — усмехнулся граф. — Вы в одном тихом, уютном месте. Вокруг — ни одной чужой души. Будете кричать — никто не услышит. Даже если вы попробуете сбежать — вас поймают.

— Вы не человек! — прошипел Виссарион Прокофьевич.

— Это вопрос или утверждение?

— Как я тут оказался?

— Вот вы снова меня приняли за какого-то идиота. — улыбнулся Лев.

— Эти проститутки!

Толстой подошел к горелке и, несколько раз качнув меха, поднял паяльник.

— Кажется, он уже нормально разогрелся. Не находите?

— Нет-нет-нет…

— Думаете? Возможно, определенный смысл в ваших словах есть. При белом калении прижигание происходит быстрее.

— Чудовище!

— Вы обокрали сироту, а чудовище я? Ай-ай-ай… Это у нас что? Разве не лицемерие, то есть, ложь? Обожаю этот грех… — смакуя произнес Лев Николаевич и облизнул губы.

— Кто вы⁈

— Виссарион Прокофьевич, ну что вы как ребенок?

— Что вы хотите? Я отдам все, кроме души.

— Своей души, полагаю? Ведь так? А если я попрошу душу вашего ребенка? — спросил Лев с совершенно равнодушным, даже скорее скучающим лицом.

Стряпчий побледнел. Покрылся пятнами. И хриплым голосом спросил:

— Назовите цену! Все что угодно!

— Даже душу? Впрочем, не мучайтесь, мне ваша душа не нужна. Она ничего не стоит, ибо ничтожная. — усмехнулся граф. — Меня всегда удивляли люди, которые думали, будто кому-то вообще далась их жалкая душонка. Тем более, чтобы за нею бегать.

— Втрое заплачу! Списки все предоставлю! Все-все расскажу!

— Втрое — это было до того, как вы повысили на меня голос. — произнес Толстой, грустно рассматривая инструменты на столе. — Теперь впятеро.

— Но где я найду такие деньги⁈ — прохрипел обалдевший стряпчий.

— А это мои заботы? Продайте все, что сможете продать. Займите. Украдите. В конце концов, вы не маленький. Разберетесь, если захотите жить.

— Согласен. — чуть было не выкрикнул Виссарион Лебяжкин,