Железный лев - Михаил Алексеевич Ланцов

— Я все принес! Все! — не то прошипел, не то прохрипел бывший стряпчий из-за шторы.

— Так покажите? Что вы прячетесь?

Он нехотя вышел и нервно озираясь подошел к столику. Открыл свой кофр и начал выкладывать деньги. Пачки ассигнаций.

— Здесь в пять раз больше того, что я получил за сделку по булавкам. А также взятка, полученная мною. И вся роспись до копейки.

— А списки?

Виссарион Прокофьевич достал толстую тетрадь.

— Вот. Здесь все. Никого не забыл. Все записал.

Лев Николаевич ее взял, полистал и с трудом удержал равнодушие на лице. Компроматов, конечно, не имелось. Ведь сведения без доказательств ничего не стоят. Однако сам факт определенных сведений на ряд высокопоставленных персон был крайне полезен.

Но больше всего Льва Николаевича смутило упоминание всякого рода масонских лож, в которых в настоящее время числились отдельные персонажи. Их ведь запретили. Давно и надежно. И насколько знал граф, Николай I имел определенные пунктики к такого рода организациям. Из-за чего боролся с ними бескомпромиссно…

— Лекарство! Вы обещали лекарство!

Молодой граф достал небольшой деревянный пенал.

— Здесь тридцать ячеек. Они пронумерованы. Употреблять по одной пилюле в день. Лучше вечером перед сном — от них может статься слабость. Если перепутаете, пропустите или примете больше одной в день — ничего не получится. В каждой — свой состав. Понимаете?

— Да-да-да, — быстро закивал этот человек, до жути алчным взглядом глядя на пенал.

— Держите. И постарайтесь как можно скорее удалиться за океан. Гончие Анубиса выходят из его храма в Египте. Так что туда даже не суйтесь. Поблизости они могут даже свежий эстус учуять и напасть. Езжайте куда-нибудь к Балтике. Садитесь на корабль. И уплывайте. Океан немало затрудняет им возможность учуять вас. Так что, даже если напортачите с таблетками, просто проживете подольше.

Бывший стряпчий кивнул.

И не прощаясь выбежал, прижимая к груди пенал.

Лев же усмехнулся.

Капсула номер двадцать пять содержала сильнейший яд, а в остальных находилось обычное снотворное. По его расчетам, бывший стряпчий за это время уже будет далеко. Очень далеко. И уж точно за пределами Российской империи.

На улице раздался крик. Это Виссарион Прокофьевич сбил кого-то с ног выбегая. Лев же подошел к столу и, собрав все обратно в кофр, закрыл его. Не время и не место тут все пересчитывать и проверять. Мало ли кто зайдет? Даже если слуги — это совсем ни к чему…

Постучались.

— К вам посетители, Лев Николаевич, — произнес Ефим.

— Кто?

— Я этих господ не знаю. Представились Александром Ивановичем Герценом и Алексеем Степановичем Хомяковым. Де в журналах научных трудятся и с вами поговорить жаждут.

Мужчина получал образование еще в советской школе, а потому отлично знал, что это за персонажи. Здесь, признаться, он ими даже не интересовался, так как ему все эти кружки были без надобности. Но, если гора не идет к Магомеду, то… хм… Пройти мимо местного филиала клиники для душевнобольных никак не получалось. Во всяком случае, в его представлении…

— А в каком именно журнале они трудятся?

— В разных, Лев Николаевич. Герцен представился сотрудником «Отечественных записок», а Хомяков — «Мосвитянина».

— Ладно. Приглашай этих… журналистов. И распорядись, чтобы подали чай. По полной программе.

Прошло совсем немного времени, и в помещение вошли двое.

— Доброго дня, — произнес Лев, вставая и опережая гостей. — Вы, я полагаю, херр Герцен и господин Хомяков?

— Именно так-с, — произнес один из них. Хотя было видно — это обращение к Герцену на германский лад несколько их смутило.

— Тогда прошу, присаживайтесь. — жестом указал граф на диван у небольшого столика. — В ногах правды нет. В афедроне, признаться, я ее тоже не наблюдал, но сидеть всяко приятнее, чем стоять.

Гости еще сильнее смутились, но сели там, куда им указал граф.

— Простите великодушно, — произнес Хомяков. — Когда мы заходили в особняк, какой-то странный человек вылетел из двери и едва не вышвырнул нас из коляски.

— Глаза безумные и вид неопрятный?

— Да, — подтвердил Герцен.

— Это Виссарион Прокофьевич Лебяжкин, мой бывший поверенный в делах. Полагаю, вы его больше не увидите.

— Как ТАКОЙ человек может быть поверенным в делах? — удивился Герцен.

— Такой? Уже никак. Он им не является более. Как обманул меня и обокрал, так и утратил свой статус. А потом опустился. То, что вы видели, его жалкую тень.

— И что он хотел?

— Он возвращал мне долг. — кивнул Лев Николаевич на кофр.

— Все равно не понимаю… я видел много стряпчих и никогда — таких… странных. Он выглядит так, словно за ним гонятся все черти Ада.

— Вы недалеки от истины, — максимально дружелюбно улыбнулся Толстой. — Никому не советую обкрадывать меня.

— Кхм… — поперхнулся Хомяков.

В этот момент постучали в дверь и слуги внесли самовар, несколько чайничков с заваркой и прочее. Включая всякого рода снеки.

Лев за прошлый год продумал все.

В первую очередь чайные сборы, которые вкусные… натурально вкусные.

И комплексы снеков, или как он их называл «прикусок», вокруг них.

Сухарики из яблочной пастилы, печенье овсяное с семечками, фрукты в меду, пряники разных видов с начинкой, козинаки, халва, рахат-лукум… Столик был заставлен очень добротно.

— Лев Николаевич, мы очень польщены, — немного смущенно произнес Герцен. — Но зачем все это? Мы же хотели просто поговорить?

— Я люблю разговаривать за столом. Прошу простить мою страсть. Мне кажется, что, когда ты разделяешь пищу с собеседником, сложнее поругаться или как-то еще повздорить. Это сближает. Особенно когда едва вкусная.

— Никогда не слышал о такой традиции.

— Она старая. Очень старая. В былые годы отказ разделить с человеком пищу был верным признаком того, что ты против него что-то замышляешь. Например, хочешь убить или ограбить. С этим связаны старинные ритуалы гостеприимства. Не замечали? И у наших крестьян его можно приметить, и у горцев Кавказа.

— Но мы же живем в просвещенный век, — не унимался Герцен.

— Кто мы? Будьте уверены: пройдет лет двести, и на все наши просвещенные мысли потомки будут кривиться. Точно так же, как мы сейчас нос воротим от обычаев времен первых Романовых