Ковен возрожденных - Айви Эшер

Я поворачиваюсь к Ноксу и Бастьену, скорчив гримасу. Илиш, говорю им одними губами, и Бастьен притворяется, что его бьет дрожь.

– Ты как? – спрашивает Нокс и раскрывает объятия.

Шагаю к нему, и он крепко обнимает меня, что помогает мне чувствовать себя увереннее.

– Да… они кажутся приятными… Просто, все так странно, – признаюсь я.

Нокс целует меня в макушку, и я утыкаюсь ему в грудь.

– Расслабься, Боксерша. Не спеши, налаживание отношений с родственниками занимает время, – успокаивает меня Бастьен, и я киваю.

– Если не хочешь здесь оставаться… – начинает Нокс.

– Здесь… или во дворце… на самом деле мне без разницы. Я просто не хочу оставаться в комнате мамы. Мне кажется это неправильным, – говорю я.

Наверное, в моих словах мало смысла, но Бастьен и Нокс понимающе кивают, и я вздыхаю с облегчением.

– Гриер… точнее… Винна, ты идешь ужинать? – спрашивает Ток, и я выглядываю из-за Нокса.

Ток обводит нас взглядом, и у меня складывается впечатление, что ему неловко от нашего проявления чувств.

– Да, иду, – говорю я, высвобождаясь из утешающих объятий Нокса.

Следую за Током, спрашиваю:

– Что такое илиш?

* * *

– Ты видишь, как это облегает мою задницу? – шепчу я Ноксу, пока он затягивает завязки на новых доспехах цвета красного винограда, которые ему подарили. Клянусь, одежда магическим образом подогнана по его фигуре или же их кладовщики охренительно хорошо умеют угадывать размеры.

Нокс оглядывает мою задницу, и я слегка выпячиваю ее, чтобы он получше рассмотрел. Мои черные доспехи и даже нижнее белье унесли служанки, а меня Марн заставила переодеться в платье. Правда, сделала это деликатно.

– Не вижу ничего такого, – докладывает он и шлепает меня по ягодицам. – А вот с твоими сосками могут возникнуть проблемы, – добавляет он, проводя ладонью по одному из затвердевших бугорков.

Хлопаю его по руке и смотрю вниз. Да, проблемка… Торчащие соски в обществе бабули и дедули – это, вероятно, признак бестактности. Прикрываю грудь и со злостью смотрю на хихикающих парней.

Ворча, иду к большому зеркалу в углу и пытаюсь понять, можно ли как-то по-другому надеть это платье, чтобы не смущать свою новообретенную семью. Платье темно-сливового цвета, фасон очень напоминает греческую тунику. Материал тонкий и мягкий, и он мало что скрывает. Сама я такое не выбрала бы для посиделок с родственниками, но платье подарила Марн, так что у меня нет выбора.

Пока что я прожила в Доме Первых меньше суток. И мне по-хорошему было приятно познакомиться с хозяевами. Я услышала множество историй о том, чем занималась моя мама, и о ее достижениях. Все было очень мило, но… как-то поверхностно. Наши отношения по-прежнему напряженные, но, надеюсь, это пройдет, когда мы лучше узнаем друг друга. По моим расчетам, чем комфортнее мы будем чувствовать себя в обществе друг друга, тем больше они захотят рассказать мне о том, что произошло. О нет, я не собираюсь выпытывать информацию, но мне до смерти хочется разобраться в том, как Гриер оказалась там, где оказалась.

Сегодня я не особо пересекалась с Током и Марн. За завтраком они объявили, что вечером устроят вечеринку в мою честь, и с тех пор суетились, чтобы все подготовить. Небольшая передышка была даже приятной. Я хочу как можно больше услышать о Гриер и ее жизни, но, думаю, ее родителям тоже нелегко. Они часто называют меня Гриер, и я могу сказать, что они действительно скучают по ней.

Раздается осторожный стук в дверь, и я оглядываюсь, чтобы убедиться, что Бастьен и Нокс ведут себя прилично.

– Входите, – кричу я и кошусь на соски. Помимо прочего их вид побуждает меня думать о том, как бы остаться наедине с парнями где-нибудь в ванной…

Дверь в комнату распахивается, и входит Марн с двумя женщинами. Пока женщины выкладывают на стол щетки, туалетные принадлежности, какие-то свертки и коробки, Марн направляется ко мне. Ее глаза загораются.

– Винна, ты выглядишь потрясающе, – говорит она, и ее голос срывается.

Она быстро откашливается и одаривает меня улыбкой.

– Это платье принадлежало твоей матери, – сообщает она, и мои глаза расширяются от удивления.

Марн тянет за длинную цепочку у себя на шее и вытаскивает медальон. Она расстегивает его и протягивает его мне.

– Открой, дорогая.

Серебряный медальон со щелчком открывается, и я вижу портрет девушки, которая и правда очень похожа на меня. Или я на нее похожа? Изучаю ее лицо. Кожа темнее моей, а волосы светлее и слегка вьются. Когда я не укладываю их, они выглядят так же. Глаза у нее такого же бирюзового цвета, как у ее отца. Губы более тонкие, чем у меня, и изогнуты в чарующей улыбке. Когда я увидела Лахлана и узнала, что он – однояйцевый близнец моего отца, я подумала, что очень похожа на своего отца. Но когда я смотрю на портрет матери, внезапно понимаю, что похожа на обоих своих родителей.

Я не сентиментальная, но у меня перехватывает дыхание. Отступаю назад, натыкаюсь на стул и плюхаюсь на него. Все, что я сейчас могу делать, – это смотреть на Гриер.

Ком встает в горле, и по шмыганью в комнате я понимаю, что не одна переживаю этот момент. Долго молчу, борясь с горечью, которая пытается вырваться наружу. Смахиваю совсем не случайную слезинку и сражаюсь с другими, которые так и норовят пролиться из глаз.

– Я никогда не видела ее, – наконец признаюсь я, и эти слова становятся ключом, который открывает доступ к невыносимой боли.

В конце концов я проигрываю войну слезам, и они текут беспрепятственно. Наконец-то появилось реальное лицо, которое заменит лицо Бет, когда я думаю о матери. Я никогда так не называла Бет, и все же перед глазами всегда непрошено возникало ее лицо. Это было насмешкой и искажением образа матери, но у меня не было возможности с этим бороться. Теперь есть.

Я глажу лицо мамы и не могу не задаться вопросом, какой была бы моя жизнь, если бы мы могли быть вместе. Марн, словно прочитав мои мысли, садится рядом со мной и начинает говорить.

– Гриер была хорошим ребенком. Она была умной, доброй и настойчивой, – она шмыгает носом и тепло улыбается. – Когда ей приходило в голову что-то сделать, ее нельзя было переубедить. Будь то перестановка всех кастрюль и сковородок на кухне, когда она была малышкой, или поиски своего Избранного, когда выросла. Мы с Током понимали, что ее невозможно на что-то уговорить. Если она принимала решение, нам оставалось только надеяться на лучшее.

Я улыбаюсь и слышу,